В восемнадцатом веке в России попытки создания чисто классовой феодально-дворцовой литературы, напрочь оторванной от источников народного творчества, потерпели неудачу. Запоздалых Корнелей и Расинов у нас так и не появилось. Зато был Ломоносов, самочинно вторгшийся в мужицкой сермяге в размалеванный елизаветинский Парнас и в пыльно-схоластическую Академию наук.

Великая русская литература девятнадцатого века возникла от непосредственной связи изящной словесности, созданной Ломоносовым и Державиным, с творческим гением русского народа. Пушкин первый установил эту живую связь… Во Льве Толстом творческая народная стихия прорастает мощным кряжем.

Язык русской классической литературы, ее реализм, ее живописная образность, ее совестливость, ее морализующие устремления – все это объясняется ее кровной связью с народом и глубочайшими противоречиями между дворянско-буржуазным обществом и порабощенным народом.

Народ – истинный создатель литературы. И не его вина, что, нажимая снизу, он не мог отвечать за те искажения и искривления, которым подвергались его прямые творческие устремления наверху, – в дворянско-буржуазном обществе, где невыразимо страшные противоречия часто угашались в либеральном благополучии, или отводились в грандиозное и уродливое русло идеализма, граничащего с мракобесием, или трансформировались в воинствующую нелепость отрицания всякой борьбы, в непротивление злу.

Литература и страшилась этой исторической воли народа, и силилась направить ее по пути мирного развития, минуя решительные движения вроде пугачевщины (которой в конце концов не испугались только Пушкин и Лермонтов), и в то же время ни в чем не могла обойтись без кровной связи с народом.

Посреди девятнадцатого века возвышается мало до сих пор изученная, мало до сих пор понятая суровая фигура великого русского сатирика Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.

Прежде всего он – народный писатель. В нем ничто не искривлялось и не смягчалось во имя благополучия. Он суров и беспощаден, он не страшится смело взглянуть в лицо социальным противоречиям. Вот отчего, сколь оживленно ни хватали его за фалды представители разных либеральных школ и направлений, он, этот гигант, не влезал ни в одни либеральные ворота. Он был лютым врагом либерализма. Он был истинным демократом, великим мастером социальной сатиры, – сатиры беспощадной, глубокой, разящей насмерть. Он боролся, как титан, во имя того, чтобы народу в страстно любимой им России было хорошо, но он не знал, что только рабочему классу дано возглавить долгожданную им народную революцию и довести ее до победы. И мы не осуждаем его за это незнание.

Его сила в сатире, в проникновенном знании сокровенных глубин жизни, в его бесподобном владении русским языком. Его очерки, сатирические рассказы, хроники, статьи, романы и пьесы – одно громадное полотно, в котором правдиво отражен процесс разложения дворянско-крепостнического общества и начало русского капитализма. Но мы никак не можем рассматривать это прошлое России и сатиру Салтыкова-Щедрина как нечто музейное, отошедшее. Европейский капитализм в наши дни и процесс разложения буржуазного общества, – вся глубина противоречий, подошедших к грани мировой войны, где фашизм уже ставит себе целью – истребление рабочего класса, кровавый всемирный потоп, – эта действительность наших дней находит отклик в сатире Салтыкова-Щедрина. Его сатира, в основном, как бы сделала свое дело у нас и обратила свое жало на капиталистический Запад, где те же социальные процессы, что некогда происходили у нас, но лишь размер их и напряжение их в миллионы раз больше.

Вот почему к оружию Щедрина так часто прибегал Владимир Ильич Ленин, цитируя его, вот почему товарищ Сталин, так высоко оценивая социально заостренную и по-народному реалистическую сатиру Щедрина, так часто пользуется ею, ибо жало щедринской сатиры не затупилось и, направленное по назначению, жалит насмерть.

От имени Союза советских писателей, комитета по делам искусств и Академии наук СССР предлагаю торжественное заседание, посвященное 50-летию со дня смерти М. Е. Салтыкова-Щедрина, считать открытым.

Что такое счастье?*

Он сидел у порога своего жилища в час перед закатом, когда золотые березы прозрачны, много протянуто паутины между стеблей травы и далеко слышен скрип телег, нагруженных плодами земли.

Он думал о пройденном пути, и мысли его были покойны, ничто не причиняло ему ни позднего раскаяния, ни сожаления. Путь жизни был пройден честно. И так же честно и покойно должна прийти к нему смерть.

Скоро в доме послышатся голоса его старухи и дочери, – соберут ужин, за стол сядут дети и внуки, и час еды будет часом доброго общения. Он был счастлив.

Наверно, когда-нибудь жил такой человек, и его называли счастливым. Но для нас – это лишь добрая сказка.

Вот он звук как бы тугой струны, – возникает за горизонтом, в минуту, усиливаясь и торопясь, опоясывает небо и стихает по другую сторону горизонта. Это – самолет, охраняющий небо над моей страной. Вот они – тяжелые, как дыхание грома, – удары пушек на полигоне. Это орудия, охраняющие землю моей Родины. Мир не спокоен. Право на мирный труд нужно охранять от бешенства фашизма.

Фашизм ищет разрушения и таит в своих замыслах неизъяснимые ужасы. Человеческий язык слишком простодушен, чтобы передать всю едкость коварства, злобы, алчности и аморальности, которые сеет фашизм.

Вглядываясь в глубь тысячелетий, мы всегда отмечаем стремление запечатлеть законы справедливости и поставить их на перекрестках дорог древнего мира. Фашизм цинично опрокидывает эти каменные стелы, взрывает культуру от ее возникновения до наших дней и рубит головы за одни мысли о справедливости. Новая чудовищная война опоясывает земной шар. И ни у кого не может быть надежды, – даже у самой мирной, никому не мешающей страны, – остаться в стороне от драки.

Старой невозвратной сказкой стала мечта о тихом счастье мирно пройденного пути… «Не до жиру, быть бы живу», – говорит пословица, и, чтобы быть живу, нужно копать себе подземные убежища, – покой небесной лазури стал страшен, как средневековое виденье ада.

Вы спрашиваете: что такое счастье? Странный, но своевременный вопрос. Странный потому, что его задает европеец, представитель великой, гордой и самоуверенной цивилизации. Своевременный потому, что становлением вопроса о человеческом счастье гуманитарный мир отгораживает себя от фашизма.

В самом деле, не стоило человечеству пробиваться от ледниковых тундр к городам современности, упражнять свой удивительный феномен мозга революциями идей – от создания магических рисунков в глубине пещер до разложения атома, чтобы в мозге его навсегда погасла идея счастья. Это значило бы задуть свечу, задуть гений человечества.

Цель всех усилий социального и экономического строительства у нас в СССР – это человек, его счастье. Мы оставляем фашизму его идею – возвращение человека к питекантропу, вооруженному автоматическим ружьем. Мы повторяем, – скоро, очень скоро будет перевернута эта