У меня лечатся, в основном, детишки, мамы которых не могут покупать дорогие лекарства и возить детей на море на дватри летних месяца. Не могут сидеть дома с ребенком или отдать в хороший садик. Но как мне сказать мамочке, работающей за гроши в парикмахерской или в магазине: «Забирайте побыстрее своего малыша из этого детского сада! Там не хватает нянь, и воспитательницей работает наша бывшая кастелянша, пьяница и безобразница, детишки там пьют сильно хлорированную воду и повторяют друг за другом и за нянечками плохие слова…» И я, сильно кривя душой, говорю: «Вот переболеет, и будет у него сильный иммунитет. И ко всем болезням, и к хамству, и к несправедливости…»

Я очень хорошо понимаю, что еще одна попытка в истории создать общество равенства и справедливости – а не так уж много их и было, об этом лучшие умы человечества все больше мечтали – потерпела сокрушительный крах. И мы живем на следующий день после этого краха.

Так как же в таком перекошенном, несправедливом мире не говорить и не думать о деньгах? Разве что совсем сойти с ума и несмотря на голод, холод, нищету и болезни, радоваться утру, солнцу, жизни… Наверно, очень близко к тому я и жила, пока моя собственная дочка мне не сказала: «А я, мама, не хочу сходить с ума вместе с тобой и читать хорошие книжки, жуя позавчерашний и самый невкусный хлеб. И блинчики твои мне надоели. Я хочу есть много фруктов, пить свежие соки, хочу видеть мир, я хочу – многого! И то, чего я хочу, – естественные человеческие потребности. А ты мне врала. Ты говорила, что все это не нужно. А это – нужно! Ты не научила меня добиваться этого, не научила выживать в жестоком мире. Ты подсовывала мне старые книжки, про тот мир, которого больше нет. Ни вишневого сада нет, мама, ни капитанов дальнего плавания! Ни бригантин, ни алых парусов! Понимаешь?»

Она таких слов не нашла, моя Ийка, но ведь она именно это имела в виду, когда пыталась мне рассказать о своих мечтах.

Задумчиво листая меню, я поняла, чего больше всего сейчас хочу. Не есть. И не пить. Я бы хотела сесть перед Ийкой, налить ей тарелку ее любимого грибного супа, сделать маленькие золотистые сухарики и смотреть, как она ест, вскидывая на меня время от времени свои прозрачные глаза и молча улыбаясь мне. Ийка всю жизнь ест плохо и мало что любит. Поэтому если ей чтото нравится, то она ест это с неподдельным удовольствием.

Тем не менее я заказала себе какоето горячее овощное блюдо и местное розовое вино – несмотря на вчерашние разговоры про старых собак. Как вчерашние?… Сегодняшние! Оттого, что я так крепко спала днем, мне показалось, что уже прошел целый день и наступил новый. Но это же все было в обед, сегодня! И Педро, и пожилая дама в голубом, и терраса, напомнившая мне Коктебель. Просто время на отдыхе так замедляется, особенно когда не с кем говорить и не о ком заботиться… Синдром отсутствующего ёжика, иными словами.

Неподалеку от моего столика сидела веселая компания то ли испанцев, то ли итальянцев – по разговору я никак не могла понять точно и от любопытства прислушивалась. Они чтото праздновали. Вокруг стола бегал шестисемилетний мальчик, очень симпатичный, почемуто светловолосый. Почти все сидевшие вокруг стола люди были явного средиземноморского типа – с красивыми смугловатыми лицами, с крупными глазами и носами. Но потом я увидела одну светлокожую и светловолосую женщину, к которой несколько раз подбегал мальчик, и поняла, что она его мать. Мужчина, сидевший с ней рядом, подозвал мальчика, обнял его и поднял в очередной раз тост. Выслушав его, все засмеялись, похлопали и дружно выпили вино. А я теперь удостоверилась – точно итальянцы. Мужчина поцеловал светловолосую женщину, а она на секунду задержала около себя мальчика, все время кудато рвавшегося. Муж с женой счастливо переглянулись и отпустили сына бегать.

Через какоето время у них убрали салаты и закуски и заставили стол чистыми тарелками. Посреди большого стола два официанта водрузили огромное блюдо с запеченным поросенком. Я порадовалась, что со мной сейчас нет Ийки. Она совершенно не выносит вида целиком сваренной курицы или даже зажаренной с головой рыбы. В раннем детстве, когда она начинала плакать и отворачиваться от такой еды, я даже думала, что она настоящая вегетарианка – не по здоровью и аллергии, как это часто бывает, а по психологии. Но – нет. Иечка с удовольствием ест куриные котлетки, креветки, иногда рыбу и мясные пельмени, но вот смотреть на убитых и целиком зажаренных или сваренных для еды животных она не может.

Я же внимательно рассмотрела красиво украшенного поросенка. Из ушей зажаренного до золотистой корочки поросенка свисали веточки красной смородины, из ноздрей торчали фиолетовые веточки базилика, придавая поросенку несколько воинственный вид, все упитанное тельце его было утыкано букетиками съедобной травы и цветами из овощей.

– Тонино! – позвала светловолосая итальянка сына красивым грудным голосом. Я подумала, что, возможно, она певица или просто очень хорошо поет.

Мальчик помахал ей издалека рукой, но к столу пришел только после того, как его позвали еще два или три раза. Я обратила внимание, что непослушание сына никому настроения не испортило. Итальянка буквально силой усадила его рядом с собой. Мальчик тут же вскочил и чтото схватил со спины поросенка. Мать засмеялась и сказала ему несколько слов. Мальчик кивнул и взял в руки нож и вилку. Я думала, что он начнет ими есть, но он стал перекидывать приборы из руки в руку, и, надо сказать, получалось у него довольно ловко.

Тут заиграла музыка. Несколько музыкантов в нарядных мальтийских костюмах весело и энергично исполняли какуюто очень известную эстрадную мелодию, но она звучала непривычно, оттого, что в оркестре были необычные инструменты – длинный, до пола, рог, издававший смешной, будто тройной, звук – сразу на нескольких нотах, и задорный рожок. Музыкант, игравший на рожке, время от времени вставал и исполнял соло, поворачиваясь во все стороны и слегка притоптывая себе в ритм ногами.

Мальчик, глядя на них, взял чтото со стола, мне показалось, длинный зажаренный сухарик, которыми был обложен, как хворостом, поросенок, и стал тоже наигрывать, как тот музыкант. Поскольку внимания на него особенно никто не обращал, мальчик ловко вскочил на стул и стал дудеть в сухарик, зажав его зубами, тоже пританцовывая и даже подпрыгивая на стуле.

– Мэм, не желаете еще чегонибудь? – спросил меня подошедший официант, увидев, что я справилась с горячим.

– Да, наверно…

– Я сейчас дам вам меню, – улыбнулся официант. – У нас очень много десертов и разных сортов кофе и чая.

Никогда не думала, что читать меню может быть таким увлекательным занятием. Потом, когда тебе приносят десерт, описанный на семи строчках, с перечислением всех мыслимых и немыслимых ингредиентов, это оказывается просто мороженое, посыпанное орехами и кусочками фруктов, но когда читаешь слова «нежное земляничное пюре со взбитыми сливками, кусочками папайи и маракуйи, сиропом розового персика и веточкой цветущей ванили…», на секунду забываешь, что тебе уже не тринадцать лет, чтобы с восторгом уписывать длинной ложечкой холодный, калорийный и довольно вредный продукт.

Внимательно изучив меню, я отказалась и от мороженого, и от горячего яблочного пирога, политого расплавленным шоколадом, и от ореховых трубочек, и от ягодного мусса, и даже от клубничного желе со взбитыми сливками, подаваемого в съедобной засахаренной корзиночке… Попросила принести зеленого чая и счет, чувствуя, что мне приятней отказаться от чегото, чем потакать своей минутной слабости.