«Чем дольше длилось это преследование, – вспоминал ротный командир 106-го Уфимского полка, – чем ближе настигал нас враг, тем сильнее проявлялся этот страх: старые, дисциплинированные части не шли, а почти бежали, не только по шоссе и дорогам, но часто и прямо без дорог!.. Это был необыкновенный по быстроте и непрерывности (день и ночь) марш»106. Еще сильнее этот страх сказывался на второочередных частях, только что мобилизованных, не обстрелянных, не слаженных, в которых командиры и подчиненные еще не привыкли друг к другу107. Основная часть 1-й армии отступила по шоссе Инстербург – Гумбинен – Сталупинен – Вирбален (Вержболово) – Вылковишки, и это отступление, начавшись весьма успешно, в ряде случаев закончилось в полном беспорядке. 12 и 13 сентября штаб армии потерял управление 2-м и 22-м корпусами108. Командующий армией отдавал приказы и отменял их, покидал штаб, чтобы отправиться к войскам, и возвращался, а затем отстранил Г Г Милеанта от должности, после чего вместе со штабом отправился поездом в тыл. В течение двух дней после этого армией практически никто не руководил109.

Корпуса шли по указанным направлениям, но организация движения тылов, очередность прохождения и порядок следования – все это практически отсутствовало. Это привело к неоправданным потерям, избежать которых при подобном руководстве было невозможно. Вновь, как и под Мукденом, несколько дивизий вливались в горловину одного шоссе, где уже возникла гигантская пробка из обозов, препятствовавшая движению частей110. Собственно, части в этой суматохе прекращали свое существование, превращаясь в толпы людей, в которых отдельные группы, возглавляемые офицерами, пытались восстановить порядок и дисциплину – из 26-й дивизии удалось собрать только пять с половиной рот для прикрытия движения111.

«Картина была не из веселых, – вспоминал князь Гавриил Константинович. – Вдали пылали деревни и зарево освещало всю местность. Слышны были разрывы снарядов и крики погонщиков обозных лошадей, выбивавшихся из сил. Все дороги были сплошь запружены обозами. Хаос стоял невероятный. При этом моросил мелкий дождь. Наша дивизия медленно двигалась на измученных лошадях, неоднократно останавливалась, так как ей приходилось проскакивать через пересекавшие ее путь обозы»112. В 5 часов 45 минут 31 августа (13 сентября) командующий армией разрешил в случае необходимости для ускорения отступления бросить обозы113. Результат был неизбежен. Вид брошенных обозов, подожженного транспорта и пылающих по сторонам шоссе деревень лишь усилил дезорганизацию и привнес в отход 1-й армии элемент паники.

В какой-то степени она стала уже неизбежной, во всяком случае, далеко не редким явлением в августе – сентябре 1914 г. «Паника среди русских войск была в первые месяцы войны весьма частою, – вспоминал П. Н. Симанский. – Необстрелянные войска, попадавшие, однако, под современный обстрел, устрашенные гулом тяжелой артиллерии противника, небрежность и неумение в ведении разведки, в организации охранения, отсюда ряд поражающих впечатление бойца неожиданностей, ослабление кадрового состава войсковых частей, массою влитых сюда запасных, постоянная суетливая гоньба войск вперед и в стороны, из-за чего тыловые учреждения не могли поспевать, а если где-либо и поспевали, не могли быть правильно установлены неопытными руководителями, отсюда, с одной стороны, физическое переутомление войск, а с другой – их голодовки, вот те условия, в которых находились русские войска в первые 2–3 месяца войны и которые создавали готовое поля для какой угодно паники»114.

31 августа (13 сентября) штаб Верховного главнокомандующего осторожно известил страну о новой неудаче в Восточной Пруссии: «Необходимость уделить главное внимание Галицийскому театру военных действий, где развитие наших успехов энергично продолжается, временно помешала нам иметь достаточные силы в Восточной Пруссии для продолжения успешно начатого вторжения в нее. Вследствие этого в двадцатых числах августа наша армия генерал-адъютанта Ренненкампфа остановилась на линии Гердауен – Лабиау (Либава). 25 августа началось повсеместное движение германцев как на восток, против генерала Ренненкампфа, так и на юг, к нашей границе. Пересеченная местность Мазурских озер затрудняла точное определение сил, собравшихся в них. Только 28 августа ясно обнаружился глубокий обход левого фланга армии генерала Ренненкампфа. Обход этот вынудил нашу армию начать отступление. 29 августа с целью остановить наступление неприятеля на некоторых участках мы перешли к активным действиям, выяснившим, однако, что численность наступавших германцев была значительной. Бои на этом фронте продолжаются»115.

На самом деле русской армии было уже не до активных действий. Утром 13 сентября она ползла назад, к собственной границе, черепашьим темпом из-за перегруженности дороги. Грузовики, гужевой транспорт, конница, пехота – все это двигалось несколькими колоннами по дороге и полям со скоростью 1–1,5 км в час. Войска нервничали, прислушиваясь к нарастающему гулу артиллерии противника с флангов. Появлялись первые признаки паники116. В пять часов дня 31 августа (13 сентября) генерал А. Н. Розеншильд фон Паулин выехал к деревне Обрыв, стоявшей на шоссе, которое вело в Ковно, в 7 км от границы.

Там царил полный беспорядок. «Картина при этом представилась отвратительная, – вспоминал генерал. – Шоссе от самого Вержболова и, как потом оказалось, до самых Вильковишек запружено было в 4 ряда повозками разных обозов, перемешанных между собою, которые, сцепившись между собой колесами, не могли двигаться вперед. Дер. Обрыв и все прилегающие к ней окрестные деревни были набиты до отказа спящими людьми разных частей. Все перемешано, никаких начальников не видно. Вдоль шоссе разводились костры, варилась пища, кормились лошади и непробудно спали разные чиновники, врачи, священники и все вообще, кто ездят в обозах. Никто не только не принимал никаких мер, но и не содействовал тому, кто проявлял инициативу. Между тем немцы обходили с юга и грозили напасть на фланг и отрезать от своих. Положение было вполне исключительное. Въехав на хутор, находящийся на шоссе, начальник дивизии приказал дивизионной казачьей сотне немедленно очистить его и разобрать людей по частям, а также разогнать обозных по повозкам и гнать обозы вперед, не позволяя останавливаться. После отдачи этого приказания не прошло и нескольких минут, как вдруг со стороны Вержболова открылся артиллерийский огонь и шрапнели стали рваться над шоссе и над ближайшими хуторами. Произошла невероятная паника. Откуда ни возьмись, появились какие-то массы войск, которые сплошной лавиной двигались к югу от шоссе ускоренным шагом к направлению на восток. Обозные, выпрягши лошадей и севши на них верхом, полевым галопом, с криками, давя людей, поскакали в том же направлении. Почти не было человека, который не поддался влиянию этой стихии»117.

Благодаря тому, что его дивизия отступила, сохранив дисциплину, А. Н. Розеншильд фон Паулин восстановил порядок в течение получаса и прикрыл шоссе, медленно отступая вслед за бегущими118. В этих условиях вновь быстро разложились второочередные части. 56-я дивизия (как и 54-я под Ляояном) сразу же получила прозвище «орловских рысаков». Для задержания и приведения в порядок многочисленных беглецов Кавалергардский полк и ряд других кавалерийских частей были поставлены в заслон. Один из его офицеров вспоминал: «Среди других на нашем участке преобладали обезумевшие от страха пехотинцы 56-й дивизии, которые, побросав в пути свои винтовки и все снаряжение, а часто даже сапоги, беспорядочной толпой, потерявшие всякий воинский вид, стремились проскочить на восток, за Неман, который почему-то казался им спасением»119.