– Если ты планируешь заниматься со мной сексом, у меня два условия. Первое, – она достала из сумочки и протянула ему упаковку презервативов. – Второе, спать ты пойдешь домой, я люблю спать одна. Принимаешь мои условия?

Конечно, он их принял, и конечно, в этом процессе ему не хватило важного элемента – игры. Примерно такими же словами три не знакомые между собой, полностью ассимилированные иммигрантки из России объясняли Шуше, почему у них никогда больше не будет отношений с американскими мужчинами:

– У них нет ощущения драмы.

Русским в Америке не хватает драмы, а с точки зрения американцев и европейцев в русских ее слишком много. Когда Шуша спросил знакомого немецкого поэта, почему он расстался со своей русской женой, тот ответил:

– Все любят русские романы, я тоже их люблю, но жить в русском романе я не могу. Это бесконечная драма.

Тут Шуша наконец понял, чего ему не хватает, – русского романа. Татьяны Лариной. Наташи Ростовой. Настасьи Филипповны, роль которой периодически пыталась исполнять Рикки.

“Где мой дневник? – подумал он. – Я уже много лет ничего не записывал. Может, это и есть мой русский роман?”

Он начал рыться в коробках, все еще не разобранных после переезда. Через полчаса дневник нашелся. Сначала попадались записи снов. В основном о смерти. Правильно, русский роман всегда о смерти. Потом наткнулся на запись от 11 декабря 1978 года.

Был период, когда Шуша панически боялся смерти, но этот страх обычно принимал конкретную форму, и слово “смерть” в сознании не возникало. С четырех до пяти лет он боялся светящейся красной точки, она была видна ночью из окна маминой комнаты, где он обычно спал. Если опустить голову на подушку, красная точка пропадала, но он знал, что она где-то там, следит за ним, готовая сделать что-то ужасное. Родители работали в газете и приходили домой только к пяти утра. Его укладывала спать бабушка Рива. Подоткнув одеяло, она выходила из комнаты и плотно закрывала за собою дверь. Он кричал:

– Щелку!

Бабушка возвращалась.

– Зачем тебе щелка? Надо спать.

– Нет, – кричал он, – там красная точка!

– Какая точка? – не понимала бабушка.

– Красная, – он вскакивал и шлепал босыми ногами к окну, – вот там, смотри!

Бабушка подходила к окну.

– Я знаю, что это такое, – говорила она. – Там железная дорога, это сигнал для поездов. Это хорошая точка.

– Нет, – продолжал он. – Ты не знаешь! Это плохая точка.

– Давай я задерну штору, и ее не будет видно.

– Не задергивай! – вопил Шуша. – Так хуже. Она может подкрасться.

– Стыдно, – говорила бабушка, – большой мальчик, а боишься какой-то красной точки. Завтра мы пойдем с тобой к железной дороге, и ты увидишь, что это такое.

На следующий день они пошли по Гаврикову переулку к железнодорожному мосту. Было еще недостаточно темно, и красная точка не светилась. Бабушка подвела его к рельсам, там стояла железная коробка, на которой было три стеклянных “глаза”, но ни один не горел.

– Это совсем не то, – недовольно сказал Шуша.

Его пытаются обмануть, думал он. Взрослые все- гда врут, но он не поддастся.

Они постояли около железной коробки минут десять, три “глаза” так и не загорелись, и они пошли домой. Но как ни странно, бабушкин план сработал. То ли красная точка больше не загоралась, то ли он о ней забыл.

Через два года Шуша стал требовать от родителей, чтоб его отдали в суворовское училище. Идея, что армия связана с войной, а война – со смертью, ему в голову не приходила.

– Почему в суворовское? – спрашивали недоумевающие родители.