– Я прочел отчет о смерти моих родителей, – сказал он белой упаковке. – И о мальчике, который выжил. Он был несовершеннолетний. Его имя вымарали.

Клара не знала что сказать и промолчала.

– У него были только ученические права. Он незаконно сел за руль. И к тому же пьяным. Он был всего на десять лет старше меня. Сейчас ему лет шестьдесят пять. Вероятно, он еще жив.

Гамаш выставил палец, держа его над таблетками. Вот сейчас корабль качнется на волнах еще раз, и пакетик выскочит из щели.

Но корабль шел ровно. Его не кидало. Волны на какое-то время присмирели.

Гамаш кинул взгляд в окно. На берег.

Они миновали Могилы и теперь вспахивали воды, приближаясь к пункту их назначения.

Гамаш убрал руку от пакетика и положил на книгу. И оставил там.

– Patron.

Бовуар неуверенно шагал по раскачивающемуся полу, словно ковбой после долгой скачки. Мирна шла следом, перебегая от скамьи к скамье.

При появлении Бовуара Гамаш сунул книгу в карман.

– Ректор снова вышел на нас. Он пытался связаться с вами, но вы не отвечали.

– Телефон у меня в кармане, – сказал Гамаш. – Я не слышал вызова.

– Вы спрашивали, где в кабинете Мэсси обнаружился асбест.

– Да. И где?

– Они запечатали помещение и сейчас делают лабораторные анализы, но пока ясно, что асбест сосредоточен в одном месте.

– В кладовке? – спросил Гамаш. – Там, где Мэсси, вероятно, держал картины Ноу Мана.

– Нет. В задней части мастерской, на одной из картин.

Клара свела брови к переносице – признак задумчивости и недоумения.

– Но там висела только одна картина. – Она побледнела. – Я ее не видела, но ты видела, – сказала она Мирне.

У Гамаша внезапно сжалось сердце, словно его ударили сзади. Рейн-Мари тоже видела ту картину. Стояла достаточно близко, чтобы ее оценить. Чтобы вдохнуть воздух рядом с ней.

– И она покрыта асбестовой пылью? – спросил он.

– Не покрыта. На ней обнаружились следы. – Бовуар тут же понял озабоченность шефа. – Только с задней стороны. Учительница была права. Ноу Ман загрязнил асбестом холст, чтобы Мэсси, двигая его, надышался асбестом, не подвергая никого другого опасности. В воздухе пыли не было. Вдохнуть ее никто не мог.

Сердце Гамаша успокоилось, а мысли набрали скорость.

– Та картина, – он повернулся к Кларе, – она действительно была хороша, верно?

– Я к ней не подходила, но Мирна ее видела.

– Картина замечательная, – подтвердила Мирна. – Гораздо лучше остальных.

– Но ее написал профессор Мэсси, а не Ноу Ман, – сказала Клара. – Каким же образом холст оказался загрязненным?

Гамаш в недоумении откинулся на спинку скамьи. Все складывалось. Почти. Если не обращать внимания на один-единственный вопрос.

Если картину написал Мэсси, то как Ноу Ман мог загрязнить ее асбестом?

Как Ноу Ман получил к ней доступ? Да и к асбесту тоже.

– Мы упустили какое-то звено, – сказал Гамаш. – В чем-то ошиблись.

Подошло время обеда, но повара не отважились включать духовки и плитки, поэтому все ели сэндвичи. При этом им приходилось крепко держаться, поскольку волны становились все выше и шире. Даже у бывалых моряков лица посуровели.

Гамаш, Бовуар, Мирна и Клара отвлекались от качки, снова и снова обдумывая то, что им стало известно. Факты.

Маршрут Питера по Европе. «Сад космических размышлений». Каменный заяц.

Бовуар сунул руку в карман и нащупал там кроличью лапку.

Приезд Питера в Торонто и в колледж искусств. Его встреча с профессором Мэсси.

А потом отъезд в Шарлевуа. В Бэ-Сен-Поль. Вроде бы в поисках музы. Десятой музы. Неприрученной музы, которая могла исцелять и убивать. И поклонника той музы. Ноу Мана.

Четверо друзей снова и снова сопоставляли известные им сведения. И еще раз.

Но отсутствующее звено пока не находилось.

– Ну что ж, – сказала Клара, – ответ мы узнаем завтра. Корабль прибывает в Табакен утром.

Она вытянула руку, держа за колечко большой ключ.

– Что это? – спросил Бовуар.

– Ключ от нашей каюты, – пояснила Мирна.

– Это предложение? – осведомился он.

– Наше плавание еще не настолько затянулось, – парировала Мирна и услышала смех Гамаша. – Это приглашение. Наш диван легко превращается в кровать.

– Но вы же на нем спите, – возразил Бовуар.

– Нет, мы будем в спальне.

– В спальне?

– Кажется, это называется парадным залом, – сказала Мирна. – Можете воспользоваться нашим душем или ванной.

– Метафорической? – спросил Гамаш у Клары, и та покраснела.

Бовуар, прищурившись, выхватил ключ из ее руки.

– И можете угощаться всем, что найдете в холодильнике, – любезно разрешила Мирна, зигзагами выходя с Кларой из кают-компании.

Бовуар сунул ключ в карман, поближе к кроличьей лапке.

Они поговорили еще немного, вернулись к некоторым деталям. Но ясности не наступило.

Гамаш поднялся:

– Я устал. Клара права: мы узнаем ответ завтра утром.

Они двинулись в капитанскую каюту, но перед этим зашли в адмиральскую, чтобы проверить Шартрана и взять туалетные принадлежности и чистую одежду.

Открыв дверь капитанского номера, Бовуар замер.

– В чем дело? – спросил Гамаш. – Так тесно, что не войти?

– Да сюда целая армия войдет, – проговорил Бовуар и отошел в сторону, чтобы шеф все увидел.

Кухня. Полированный обеденный стол. Панорамные окна. Кресла. Закрытая дверь красного дерева, ведущая предположительно в парадный зал, где спали Клара и Мирна.

А еще диван, разложенный в большую кровать с чистыми, накрахмаленными простынями, подушками и одеялами.

– Я в жизни не видел ничего прекраснее, – прошептал Бовуар. – Я бы женился на этой каюте.

– Только когда меня в ней не будет, – сказал Гамаш, проходя внутрь.

Они по очереди приняли горячую ванну, вода в которой плескалась, – не стоило доверять скользкому полу душевой кабины. Когда Бовуар в махровом халате появился из ванной, он увидел, что Гамаш, держась за край обеденного стола, разглядывает одну из картин Питера.

– Губы, – сказал Бовуар, присоединяясь к шефу.

Губы хмурились на зрителей, а зрители хмурились, глядя на губы.

Проведя два дня на воде, Бовуар еще лучше стал понимать, что хотел выразить своей картиной Питер.