На голове у тела лежала подушка. Из-под нее натекла кровь, ручеек, превративший белые простыни в ярко-красные.

Но криминалист сказал бы, что кровотечение прекратилось уже несколько часов назад. Когда перестало биться сердце. Несколько часов назад.

Гамаш пощупал пульс – пульса не было. Тело было холодное, как мрамор.

– Это вы положили подушку ему на голову? – громко проговорил Гамаш в дверь.

– Господи, нет, – раздался голос.

Гамаш и Бовуар переглянулись. Потом, взяв себя в руки, Арман Гамаш поднял подушку, а Жан Ги тем временем фиксировал происходящее.

И тут Гамаш вздохнул. Издал долгий, долгий протяжный вздох.

– Когда появился профессор Мэсси? – спросил Гамаш, глядя на кровать.

Рот мертвеца был слегка приоткрыт, словно за миг до смерти ему в голову пришла какая-то мысль.

Что он мог говорить? «Не делайте этого. Пожалуйста, пожалуйста, бога ради». Стал бы он умолять о пощаде? Стал бы он выкрикивать ответные упреки? Пустые угрозы?

Гамаш сомневался. Он редко видел жертву, так явно примиренную с собственным убийством. С тем, что ее гонят в Самарру, где она предстанет перед смертью.

Но возможно, подумал Гамаш, глядя в спокойные глаза мертвеца, что его свидание со смертью было предопределено.

Два человека, чьи жизненные пути пересеклись много лет назад, пришли к этому страшному мгновению в этом уединенном месте.

– Он появился дня два назад, наверное, – раздался голос через открытую дверь. Словно большой мир говорил с ними. – Я потерял счет времени.

– Когда произошло убийство? – спросил Бовуар. – Не два дня назад. Он умер совсем недавно.

– Вчера вечером. Или сегодня рано утром. Я нашел его таким сегодня, когда пришел.

Наступило молчание, и Гамаш подошел к двери. Питер, ошарашенный, сидел на стуле, руки и ноги не слушались его.

– Посмотрите на меня, – сказал Гамаш спокойным, убедительным голосом.

Он пытался вернуть Питера к реальности. Видел, что тот удаляется, уплывает прочь. Из домика, от берега, от страшной находки.

От окровавленной кровати и окаменевшего человека с разрезанным горлом. Похожего на какую-то гротескную скульптуру. Гамаш не мог решить, улучшает или ухудшает картину это выражение абсолютного покоя.

– Что случилось?

– Не знаю. Меня здесь не было. Профессор Норман отослал меня, попросил оставить их вдвоем и вернуться утром. Сегодня утром. Я вернулся и обнаружил… – Он показал рукой на дверь домика.

Гамаш услышал, как Бовуар фотографирует и надиктовывает на свой телефон:

– Белый, пол мужской. Причина смерти – рана на горле, нанесенная большим ножом, рассечение от сонной артерии до яремной вены. Признаков борьбы нет. Оружие убийства не обнаружено.

– Вы к чему-нибудь прикасались? – спросил Гамаш.

– Нет, – произнес Питер с таким отвращением, что Гамаш не мог ему не поверить.

– Кто-нибудь еще появлялся здесь после вашего прихода?

– Только Люк. Он заходит каждое утро. Я отправил его за помощью.

Питер посмотрел на Гамаша так, будто только что его увидел.

– Вы поэтому здесь, Арман? – Питер пришел в замешательство, заволновался. – Но который теперь час? – Он огляделся. – Нет, прошло не так много времени. Как вы сумели добраться сюда так быстро?

– Говоря «Люк», вы имеете в виду Люка Вашона? – спросил Гамаш, уходя пока от ответа.

Питер кивнул.

– Он последователь Ноу Мана? – спросил Бовуар из домика.

– Я думаю. Точнее, ученик.

– Вашон подходил близко к телу? – спросил Гамаш.

– Достаточно близко, чтобы убедиться в том, что случилось, – сказал Питер.

Он снова представил себе это зрелище, и его глаза расширились.

– Достаточно близко, чтобы взять что-нибудь? – спросил Бовуар. – Например, нож?

Он вышел на крыльцо и уставился на Питера, такого похожего на того Питера, которого он знал много лет, и одновременно не похожего. Этот Питер был рассеянный, неуверенный. Недоумевающий. Волосы у него отросли, растрепались на ветру, одежда, хотя и чистая, сидела кое-как. Его словно вывернули наизнанку и встряхнули.

– Не знаю, – сказал Питер. – Мог подойти довольно близко.

– Подумайте, – потребовал Гамаш твердым голосом, не грубо, но настоятельно.

Питер постарался взять себя в руки.

– Все происходило как во сне. Мы кричали друг на друга. Пытались понять, что произошло. Он хотел снять подушку, но я его остановил. Я знаю, что в таких делах ничего нельзя трогать.

– Но подошел ли Вашон достаточно близко, чтобы взять нож? – спросил Бовуар.

– Да, пожалуй. – Питер насупился, в его голосе зазвучала нетерпеливая нотка, он чувствовал себя оскорбленным. – Но я не видел ножа и не видел, чтобы Люк что-то брал. Он был потрясен и обескуражен, как и я. Вы же не думаете, что это сделал Люк?

Гамаш взглянул на часы:

– Почти полдень.

Но Питеру это ни о чем не говорило.

– Когда вы отправили Вашона звонить? – спросил Бовуар.

– Я пришел сюда, как обычно, около семи. Люк появился несколько минут спустя.

– Пять часов.

Бовуар посмотрел на Гамаша.

– Куда Вашон мог пойти звонить? – спросил Гамаш. – В Табакен?

– Вероятно. Сигнал сюда плохо проходит, но у капитана порта связь обычно хорошая. Она нужна на всякий пожарный случай.

– Насколько нам известно, Люк Вашон так никуда и не позвонил, – сказал Гамаш. – Либо потому, что не хотел. Либо потому, что не смог.

– Если Люк сделал это, то зачем ему возвращаться? – спросил Питер, у которого вдруг включились мозги.

– Может быть, он забыл нож, – предположил Гамаш. – Может быть, он хотел убедиться, что профессор и в самом деле мертв. А может быть, тот, кто убил Нормана, послал Вашона забрать нож и другие улики.

– «Тот, кто убил Нормана»? – переспросил Питер. – Что вы имеете в виду?

Гамаш просто посмотрел на Питера. Но не глазами Армана, его друга, а острым, оценивающим, неумолимым взглядом сыщика, расследующего убийство.

– Я? Вы думаете, его убил я? Но зачем?

– Может быть, муза велела вам сделать это, – предположил Гамаш.

– Муза? О чем вы толкуете?

Гамаш по-прежнему смотрел на Питера, и глаза у того широко распахнулись.

– Вы думаете, что я сошел с ума? Что это место довело меня до безумия?

– Не только место, – сказал Гамаш, – но и общество. Профессор Норман говорил в своих лекциях о десятой музе. Не поэтому ли вы здесь? Чтобы найти его. И ее?