— Да, Буян, женюсь, — твердо сказал Властимир.

— А как же Веденея? Или ты…

Властимир обратил на него удивленный взор:

— Кто это такая? Я что-то такого имени не припомню.

— Да ты что — все забыл? И Ласкову, и Веденею, что рану твою лечила?.

— Забыл?.. Я и не помнил никогда.

И Властимир отступил, оставив Буяна ломать голову над этой загадкой в одиночестве. Он так глубоко задумался, что не сразу расслышал, что его приглашают петь на свадьбе.

Известие о том, что князь из Резани, избавитель города от Змея, берет в жены дочь князя Красаву, разнеслось быстро. Народная молва уже раздулась до того, что рассказывали, как резанец спас княжну от Змея и берет ее в награду за подвиг. Об этом говорили даже те, кто был в самом логове и доподлинно видел, что Красавы там не было. Во всяком случае, свадьбе никто не противился, и весь город замер в ожидании праздника, в то время как в теремах князя шла спешная подготовка.

Жених был издалека и собирался сразу после свадьбы везти молодую жену в Резань, чтобы и там справить свадьбу по закону и обычаю. Собирали невестино приданое, свадебный поезд, снаряжали дружину для охраны и почета. Все это требовало времени, и Красаве пришлось смириться с тем, что свадьба откладывается на три дня — раньше просто не успевали, хотя и торопились.

Весь Ореховец, и княжий терем особенно, был в радости. Днем и Властимир был счастлив, как и положено жениху. Но ночами он не спал, подолгу без сна ворочаясь на постели. На третью ночь после той, когда Красава сваталась к нему, сон опять бежал от его изголовья. Порой на час-другой забывался князь сном, но потом снова тревога не давала покоя. И как от нее избавиться, Властимир не ведал. Совсем изму-, чившись, он не выдержал и под утро потихоньку вышел из покоев, спустился в сад, зайдя подальше, чтоб его не видели слуги, которые вот-вот пробудятся.

В саду было тихо и прохладно. Туман, словно паутиной, опутывал яблони, ветви которых гнулись под тяжестью плодов. Свежо пахло землей и утренней свежестью. Где-то вдали мычала выгоняемая скотина. В кустах неподалеку чирикали ранние птицы. В теремах стукнула дверь — там просыпались.

Князь брел меж стволов яблонь, как когда-то меж берез в Купалину ночь, не находя себе места. Но на сей раз, увидев впереди неподвижную фигуру, не свернул с дороги, а подошел ближе.

Буян сидел на корявом суку, свесив на одну сторону ноги, и задумчиво смотрел в туман. На легкие шаги Властимира он не оглянулся, и князь встал у дерева в молчании.

— Что-то тоскливо мне, Буян, — нарушил он молчание, — нерадостно… Что-то такое случилось, а что — не ведаю! Но тяжко мне.

Буян скосил на него глаза, не спеша нащупал оберег.

— Сам я не свой, Буян, — продолжал Властимир, не заботясь о том, слушают ли его. — Что со мной — сказать не могу, язык немеет… То ли забыл я что-то, то ли сделал не то, то ли все в мире изменилось…

Лицо гусляра напряглось от тревоги, и он до боли сжал кулак с оберегом.

— Правду молвил ты, друже, — тихо сказал он, — что-то случилось такое… Оберег мой замолчал!

Друзья переглянулись, но занятый только собой Властимир не увидел тревоги в глазах гусляра.

— Что случилось?

— Не ведаю, но раньше оберег всегда говорил, коли что. А то вдруг замолчал, как камень на дороге… Прав ты, Властимир, что-то творится неладное в свете!

Он настороженно поднял глаза к небу, прося Сварога открыть тайну. Властимир ждал слов Буяна, но понял, что другу не до него, и молвил, отходя:

— Видно, не узнать мне, что за печаль меня гложет… Прощай, друг! — Он побрел прочь понурившись и не видя, какими глазами провожает его Буян. Когда он отошел достаточно, гусляр тихо прошептал ему вслед:

— Ведаю я, княже, что за печаль тебе душу гложет — клятва нарушенная, надежда обманутая, любовь убитая. Но что заставило тебя слову своему изменить — то лишь оберег мой ведает… Потому он и замолчал!

В саду хоронился витязь княжьей дружины — еще молодой, безусый. Оставив свое оружие под кустами, он озирался по сторонам, опасаясь, чтоб его не заметили. В этом дальнем, скрытом от любопытных глаз уголке сада, где он ждал, могли прятаться только те, кто вынашивает тайные мысли. И самое опасное было — все тропинки отсюда вели или через забор на улицу, или к девичьей, где дожидалась завтрашнего дня невеста — княжна Красава. Увидеть ее кому-нибудь из мужчин до завтрашнего дня — означало сглазить невесту. Шорох травы заставил юношу пригнуться, но он сразу узнал девицу и бросился к ней:

— Людомила!

Сенная девушка княжны с разбегу бросилась ему на шею:

— Богданушко, свет мой! Всего-то на час малый смогла вырваться!

Юноша обнял ее. Людомила спрятала лицо у него на груди.

— В тереме такая суета, — пожаловалась она. — Старшие боярыни и сама княгиня замучили нас совсем — подай, принеси, убери, сделай. И присесть некогда… Я с подружкой договорилась — если хватятся, скажет, что у меня матушка занемогла… А ты меня ждал?

— И давно! Как сменился, все тут сижу. И не первый день уж, — ответил Богдан.

— Ничего, вот отыграют свадьбу — и все утихнет… И мы опять с тобой…

Богдан крепче прижал Людомилу к себе.

— Нет, милая, — молвил он. Девушка испуганно отпрянула:

— Что ты сказал?

— Я узнал вчера, что еду сопровождать свадебный поезд молодых до самой Резани, — ответил юноша. — А как там — не ведаю, может, насовсем оставят…

Глаза Людомилы наполнились слезами. Она припала к любимому.

— Разлучить нас с тобой хотят, Богданушко! — вскрикнула она в голос. — Улетишь ты, сокол мой ясный, в чужую сторонушку — там меня забудешь, останусь я одна слезы лить горькие!

Богдану с трудом удалось немного успокоить девушку.

— Не плачь, не кручинься, ягодка моя! — молвил он, вытирая ее слезы. — Не рви сердца моего — мне ведь тоже нерадостно. А говорят, — добавил он, чтоб хоть чуть-чуть отвлечь ее, — что и самому князю резанскому свадьба эта не по нраву. Сколько раз видели ребята — ходит он мрачнее тучи, ни на кого не глядит. Вот и сейчас, когда я к тебе шел, повстречался он мне — шел за ворота, к реке, словно с похорон родной матери.

Людомила задумалась.

— Чует сердце мое, — сказала она, — никому эта свадьба счастья не принесет. Наши девушки тоже вроде как слышали от друга князя, гусляра, что приключилось с ним неладное — то ли опоили его зельем неведомым, то ли в пещерах Змее-вых узнал что-то тайное и страшное. Потому он и сам не свой… И нас с тобой, милый, разлучит эта свадьба…

Она опять собралась заплакать, но Богдану уже пришла в голову отличная мысль:

— Послушай, что придумал я, Людомила! Поехали со мной на Резанскую сторону — я в охране поезда, а ты — служанкой княжны. Там, в Резани, и мы свадьбу справим и при молодых останемся. Пойдешь за меня?