К радости короля, голландское правительство отвергло требование об экстрадиции. Обосновавшись в Дорне, бывший кайзер превратился в трудолюбивого, предприимчивого и несколько тщеславного сельского джентльмена; во время долгого изгнания он находил утешение в романах П. Г. Вудхауса и заваренном по всем правилам английском чае. Король больше никогда не встречался и не переписывался со своим кузеном, который был чрезвычайно обижен тем, что в 1921 г. не получил из Англии ни слова соболезнования в связи со смертью своей первой жены. Тем не менее окончательное примирение все же состоялось. В январе 1936 г., узнав, что король Георг V умирает в Сандрингеме, бывший император телеграммой выразил королеве сочувствие. Она ответила ему благодарственным посланием, к которому приложила подарок. Этот обмен письмами был, однако, не последним. В октябре 1938-го кайзер впервые после 1914 г. написал вдовствующей королеве Марии, поздравив ее с Мюнхенским соглашением, которое, как они оба считали, должно было предотвратить Вторую мировую войну. Свое письмо он подписал: «Твой любящий кузен Вильгельм». Королева Мария, весьма обрадованная восстановлением семейных уз в такое беспокойное время, направила это послание сыну, королю Георгу VI, для сохранения в королевских архивах.

Отказ Ллойд Джорджа консультироваться с королем по поводу намечавшегося суда над кайзером был, возможно, самым болезненным, но отнюдь не самым важным эпизодов в истории их послевоенных конфликтов. Самый важный начался за шесть дней до окончания военных действий, когда мир был уже неизбежен. Премьер-министр требовал досрочного проведения всеобщих выборов, король пытался его от этого отговорить. Аргументы «за» и «против» были одинаково весомы. Король вспоминал так называемые «выборы в военной форме» 1900 г., которые позволили юнионистам на пять лет продлить свое пребывание у власти, но затем спровоцировали такую реакцию, что больше уже никогда не смогли сформировать правительство. На такой долгосрочный риск Ллойд Джордж был готов пойти. Он заявил королю, что к 1900 г. парламент проработал только пять лет из положенных семи, тогда как в ноябре 1918-го чрезвычайным законом на три года были продлены его полномочия, ограниченные Парламентским актом 1911 г. пятью годами. Вдохновленный мнимой заботой о восстановлении демократии, Ллойд Джордж действовал по своему плану. Он обратился к стране с призывом дать возможность укрепить мир выигравшему войну коалиционному правительству. В ответ страна предоставила ему 526 из 707 мест в палате общин, одновременно практически уничтожив независимых либералов во главе с Асквитом, — он потерпел поражение в шотландском округе, от которого избирался в течение тридцати двух лет.

Не успел новый парламент собраться на первое заседание (оно состоялось в феврале 1919 г.), как король и его премьер-министр уже снова вступили в словесную перепалку. В декабре 1918-го правительство пригласило президента Вильсона совершить государственный визит в Англию, который должен был начаться на следующий день после Рождества. Стамфордхэм выразил протест, заявив, что король «удивлен и обижен», поскольку с ним не посоветовались, а предложенный план помешает его столь необходимому и вполне заслуженному отдыху в Сандрингеме. Ллойд Джордж бесцеремонно ответствовал, что возражения короля были переданы на рассмотрение военного кабинета и что «имперский военный кабинет отверг мнение короля». В итоге верный своему долгу суверен остался в Букингемском дворце, чтобы приветствовать там президента и провести в его честь государственный прием. Вильсон произвел неприятное впечатление. Отвечая на тост, провозглашенный за его здоровье, он совершенно не упомянул о той роли, которую сыграла в их общей борьбе Британская империя, и о тех жертвах, что она понесла. «Ни слова признательности, не говоря уже о благодарности, не прозвучало из его уст», — писал Ллойд Джордж. Король был разочарован не меньше. «Я его просто не выношу, — говорил он другу, — холодный, бесстрастный педант-профессор — отвратительный тип». В общем, радовались только сандрингемские фазаны.

Последовавшие после выборов перестановки в коалиционном правительстве преподнесли не любившему перемен королю совсем немного сюрпризов. Из семидесяти семи членов правительства лишь десять не служили в предыдущей администрации. Бальфур еще несколько месяцев оставался министром иностранных дел, после чего уступил эту должность Керзону, в свою очередь сменив его на посту лорда — председателя Тайного совета. В министерстве финансов Остин Чемберлен сменил Бонара Лоу, который довольствовался должностью лидера палаты общин, соединенной с такой явной синекурой, как пост лорда — хранителя малой печати; зависимость Ллойд Джорджа от его совета и поддержки не нуждалась в какой-то явной демонстрации власти. Черчилль стал сразу военным министром и министром авиации. Было, однако, одно назначение, которому король сначала воспротивился, — когда пост лорд-канцлера и, выражаясь старомодным языком, хранителя королевской совести занял атторней-генерал сэр Фредерик Смит. Стамфордхэм написал премьеру письмо, в котором заверял, что король прекрасно понимает трудности формирования правительства и не желает их усугублять. Далее в письме говорилось:

Ллойд Джордж, однако, напомнил что многие достойные лорд-канцлеры впервые заняли эту должность в возрасте от тридцати до сорока лет. Король уступил, и «Ф.Е.», как звали Смита в мире политики, уже как лорд Биркенхед занял свое место на мешке с шерстью.[95] На самом деле и у Стамфордхэма, и у премьер-министра оказалось что-то не в порядке со счетом. Смиту было не сорок семь лет, а сорок шесть; и лишь печально известный судья Джеффрис, назначенный в 1685 г. лорд-канцлером в возрасте тридцати семи лет, был более младшим предшественником Смита.

На своем посту Биркенхед оказался более чем уместен. И как спикер палаты лордов, и как глава судебного ведомства он являлся воплощением мудрости, компетентности и энергии в сочетании с величественной манерой поведения. К правосудию он относился со всей серьезностью и, заседая в апелляционном суде, гордился тем, что ни один репортер в судебном отчете ни разу не упомянул о «смехе в зале». Однако, освобождаясь от государственных дел, он давал волю своей жизнерадостности. Королевский библиотекарь Оуэн Моршед любил вспоминать один вечер в Сандрингеме, когда король знаком предложил Биркенхеду сесть по одну сторону от него, а лорду Хейлшему — по другую. «Я хотел, чтобы это никогда не кончилось, — писал он, — и уже начал думать, что это действительно никогда не кончится». Другой, уже менее благопристойный эпизод произошел в Каузе, на борту королевской яхты «Виктория и Альберт», когда Биркенхед, неплохо угостившись, дымил огромной сигарой прямо в лицо королеве, пока один из придворных находчиво не пригласил его подняться на палубу, чтобы посмотреть на звезды. Однако такое времяпрепровождение скоро ему наскучило, и тогда Биркенхед снова спустился вниз, зашел в каюту одной из леди и произнес: «Привет, моя птичка! Какое у тебя хорошенькое гнездышко!»