“Чужие истории” начались однажды вечером с чернового замысла, когда я несколько приуныл от того, что в недавней пачке работ, поданных в “Разсказъ”, не обнаружил ничего интересного. Почти год прошел с тех пор, как я отыскал такое, что мог бы приспособить как свое, поэтому задумался о собственной жизни и о том, как превратил безвидное начало в триумфальную карьеру. Вот люди, которые поистине имели в ней значение: мои родители, Эрих, Дэш, Идит и Дэниэл, – и правда заключалась в том, что каждый из них внес свой вклад в мой успех. Я принялся набрасывать кое-какие черновики заметок. Припомнил собственные действия с тех пор, как уехал из Йоркшира в гостиницу “Савой” в Западном Берлине, и осознал, что история, которую я ищу, все время была у меня перед самым носом.

То была вовсе не чужая история.

Она была моей собственной.

Не то чтоб я намеревался писать мемуары. Разумеется, нет. Ремеслом моим была художественная литература – и она же служила мне утешительным прибежищем. Кроме того, правдивую автобиографию написать я б и не смог. Меня бы немедленно ошельмовали и, надо полагать, тут же арестовали б. Нет, ничего настолько театрального сделать я, конечно же, не мог – а мог зато написать роман. Мне требовался всего лишь сюжет, а как только он у меня возникнет, я по-прежнему верил, что в игре я – один из лучших.

Поэтому я и сделал то, что делал всю свою жизнь, – взялся писать.

Начал с росшего в Йоркшире мальчика, которому хотелось чего-то для себя добиться. Я завел себе двойную бухгалтерию, беря правду и воссоздавая ее в точности так, как я ее помнил. Начал со своей дружбы с Хенри Роу, с той ранней своей победы и с первого человека, который заставил меня понять могучее притяжение моей красоты. Ничего, конечно, из этого не вышло, и мне так и не удалось закончить тот рассказ, который я в ту пору пытался написать, но я был юн и не готов упрекать себя за это. Тогда я все еще учился, что уж там, и Хенри оказался прекрасным началом такой учебы.

Затем настал черед Эриха. И Дэша. И Идит. Все это крепкие истории для рассказа. Чтобы облегчить себе труд, первый черновик у меня был написан в точности так, как я все запомнил, с настоящими именами всех, включая меня самого. План был написать о человеке совершенно без всякой совести, о том, кто готов воспользоваться кем угодно, лишь бы добиться своего, о манипуляторе высочайшего уровня. И затем, когда будет написан мой первый черновик, я приступил бы к настоящей работе. Изменил имена, конечно, и провел бы более отчетливые различия между персонажами и прототипами, включая себя. Кроме того, я решил, что мой главный герой будет не честолюбивым писателем, а актером. Эрих и Дэш станут великими людьми театра, Идит – инженю. У меня имелся прелестный замысел на ту главу, где перевоссозданные я и Дэш проводят ночь в доме у Лоренса Оливье и Джоан Плоурайт, где Оливье, коварный старый лис, каким он и был на самом деле, окажется единственным человеком, кто увидит меня насквозь. Я был уверен, что Гор оценил бы сравнение с едва ли не самым неотразимым и талантливым актером, какие когда-либо появлялись на экране. Я написал несколько черновиков этой главы, и она у меня была покамест любимой, поскольку я всегда считал, что если б Гор просто не пожалел времени и узнал меня получше, то мы бы с ним отлично поладили. Жаль только, подумал я, что его больше нет в живых и он этого не прочтет.

Тот день тоже был субботой, и Дэниэл все утро дулся; я списал его обиду на то, что ему тринадцать лет и у него начинается период полового созревания. В последнее время он меня довольно сильно раздражал, и двух-трех грядущих лет я ожидал с ужасом.

Тогда я ходил в редакцию “Разсказа” закончить кое-какую работу, а затем, не в восторге от мысли, что нужно возвращаться домой к угрюмому подростку, отправился в “Анжелику” на показ “Полночи в Париже”. После фильма у меня поднялось настроение, и когда я вышел из подземки по пути домой, то заглянул в местную харчевню навынос и взял с собой кое-какой еды. То был его любимый ресторан, могу добавить, не мой.

Когда вернулся домой, однако, я, удивившись, обнаружил, что квартира пуста. Устроена она была таким образом, что спальня Дэниэла располагалась на одном ее конце, неподалеку от входной двери, а моя вместе с кабинетом – на другом, и два эти крыла разделялись общим жилым пространством и кухней. Я открыл дверь к нему в комнату, но его не было и там – и он не валялся на диване, и не читал, и не смотрел телевизор, поэтому я предположил, что он ушел из дому. Может, позвонил кто-нибудь из его школьных приятелей и они отправились в кино или куда там еще ходят мальчишки в их возрасте, когда рядом нет взрослых, которые им это запретят. С избытком вопросов я к нему обычно не лез. Дэниэл был вполне ответственным мальчиком, и поэтому я с готовностью предоставлял ему свободу.

Лишь после того, как я сложил еду в холодильник, чтобы ее потом можно было разогреть, и вернулся в гостиную, я услышал звуки, доносившиеся из другого конца квартиры. Дэниэл редко туда заходил, и я поэтому сразу же растерялся и немного встревожился. Прошел по коридору, открыл дверь в свой кабинет и, оторопев, обнаружил, что сын сидит за моим компьютером. По-моему, я никогда его раньше здесь не видел, поскольку Дэниэл знал, что пользоваться им ему в явном виде запрещено.

– Что ты делаешь? – спросил я.

Он не ответил – и даже не обернулся. Внимание его целиком и полностью сосредоточилось на экране перед ним, и лишь когда я повторил свой вопрос, он медленно повернулся и посмотрел на меня. Такого лица у него я прежде не видел ни разу – разочарование, страх и ненависть.

– Я уже говорил тебе, Дэниэл, – произнес я, слегка обескураженный всем этим, и услышал собственный голос, который звучал отнюдь не так строго, как я надеялся. – Мой кабинет не для тебя ни в какое время – и никаких исключений. У тебя есть собственный компьютер. Пользуйся им.

– Он поломался, – произнес Дэниэл, и тон у него был довольно ровный, как будто он едва мог заставить себя мне ответить. – Я его уронил, и теперь он не работает.

– Тогда мы его починим, – сказал я. – Или в понедельник можем сходить и купить тебе новый. Но моим пользоваться не нужно, хорошо? Это мой рабочий компьютер. Мне не нравится, когда в нем возится кто-то еще.

Он долго на меня взирал, и, несмотря на то что ему исполнилось всего лишь тринадцать, я не мог не чувствовать, что в такой ситуации ребенок из нас двоих – я.

– Идит была моя мама? – наконец спросил он, и я помедлил, словно шахматист, просчитывающий несколько ходов вперед, – задумался, как сын отзовется на любой мой ответ, и что я ему скажу после этого, и как он откликнется на это. Я перевел взгляд на экран перед ним. Там был открыт текстовый документ, но я не мог разобрать какой.

– Где ты услышал это имя? – спросил я, и мне пришло на ум, что я никогда не разговаривал с ним о своем браке. Вроде как с чего бы: Идит была уже мертва, перед тем как я познакомился с итальянской горничной. Дэниэл знал только себя и меня, а копаться в прошлом особого смысла не было.

– Я прочел твою книгу, – сказал он. – Первую часть, во всяком случае. Все, что ты написал о своей жизни.