— Так и сон сморит. Бюрократы везде одинаковы, хорошо, что в приёмной более никого, — саркастически проговорил Кабаржицкий.

— Ты помнишь, что Микулич говорил о том, как говорить и как стоять при царе-то? — спросил Грауль.

— Вроде да, — отвечал Владимир.

Наконец дверь отворилась, и огромный из-за вороха одежд боярин пригласил ангарцев внутрь.

— Ну, пошли, братишка. — Грауль первым прошёл через невысокий проём двери.

Едва они успели оглядеться, как к послам подошли двое других бояр или дьяков и подвели их под руки к стоящему чуть в стороне на возвышении царскому трону. На троне сидел немолодой мужчина в красном кафтане, на голове его была расшитая золотыми нитями тафья. Царь сам спросил о здоровье княжеской светлости Ангарии, князя Сокола, и принял верительные грамоты послов, а потом протянул кисть для поцелуя. После секундной заминки оба ангарца приложились губами к царской руке. А потом Владимир начал свою речь:

— Божиею милостию, Пресветлейший, державнейший Великий государь царь и Великий князь Михаил Феодорович, всея Руси Самодержец, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, государь Псковский и Великий князь Смоленский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных государь и Великий князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Витебский, Оршанский, Мстиславский, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Лифляндский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея Сибирския земли и Северныя страны повелитель и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинския земли, Черкасских и Горских князей и иных многих государств государь и обладатель. Вашему царскому величеству князь Ангарский и государь Амурский Сокол Вячеслав Андреевич, милостивейший князь и государь наш, присылает своё слово доброе и заверение в дружбе и любви и желает всего лучшего по его княжеской светлости расположению.

Бояре, сидевшие на лавках вдоль стен позади стоящих лицом к царю послов, одобрительно загудели. Ангарские послы внесли в титулование государя недавно отобранные у ляхов города, кои ни польская корона, ни шведская признавать за Михаилом не желали. Грауль обернулся: среди бояр он заметил и Василия Михайловича Беклемишева, как и остальные, наряженного весьма богато. Было видно, как блестит в отблесках свечного пламени пот, катившийся по их лицам, но снять ворох своих одежд — значит уронить свою честь, вот и парились бояре почём зря.

— Как здоровье князя вашего Вячеслава Сокола? — проговорил государь.

— Божьей милостью, великий царь, князь наш жив и здоров. Чего и тебе желаем, — отвечал Грауль.

— Ты немчин? Папской веры или лютеранин? — с интересом спросил Михаил.

— Я баварец, но веры православной держусь. В правилах веры слаб я, великий царь, — склонил голову Павел.

— Нехорошо, — покачал головой московский государь. — Что же князь ваш не заботится об укреплении веры Христовой на своих землях? Вот и Беклемишев мне о том же говорил.

— Нет у нас попов, великий царь! Токмо один и есть, не может объять он всю паству. Князь Сокол просит тебя о присылке на Ангару молодых да семейных попов, дабы они окормляли паству нашу всеобъемлюще. Да числом поболе, — добавил Павел.

Михаил кивнул и негромко приказал дьяку, ведущему запись аудиенции, записать о сём.

— С чем ещё пожаловали, послы ангарские? — пробасил высокий и толстый боярин, что пригласил их к царю.

— А ещё, великий царь, князь наш Сокол предлагает тебе расчёт вести в золотой али серебряной монете, коя тебе надобна.

— Поясни се, посол, — нахмурился царь всея Руси.

— Ежели ты дашь нам образец либо рисунок твоей монеты, то мы будем тебе её давать в числе, которое тебе надобно.

Бояре сзади яростно зашептали, а кто-то и заговорил в голос.

— Цыц! — тут же вскричал на них государь Михаил Фёдорович. — Чего рты раззявили? — Повернувшись к ангарцам, он сказал, буравя их взглядом: — Частию в слитках, другой же частию в монетах. Образчик будет вам вскоре даден.

— Чего ещё спросите у государя нашего? — громко спросил боярин, голос его гулко разнёсся под сводчатым потолком.

— Вместе с головой Ангарского приказа, боярином Василием Михайловичем Беклемишевым, составили мы наикратчайший и удобнейший путь с Руси до Ангарского княжества, — начал говорить Павел и, видя, что Михаил лишь кивает его словам, продолжил: — Прошу тебя, великий царь, утвердить сей путь своею государевой рукою.

— Добро, тому и быть. — Из рук царя план принял голова Посольского приказа Григорий Васильевич Львов.

Он же спросил ангарских послов, есть у них ещё что сказать государю всея Руси.

— Великий царь, а ещё учинилась неприятность на Амуре-реке. На наш городок, по злому ли умыслу али по незнанию, напали казачки с Якутского и Охотского острогов. Хотели приступом его взять. Так наши солдаты тех казачков побили, а кто средь них жив остался, прогнали обратно, — расписал Кабаржицкий полученную по радиосвязи ангарцами информацию.

— Не ведал я о сём прежде. Воевод тех накажут, коли вина их подтвердится, — отвечал царь мрачным голосом.

Последние же вопросы о признании за Соколом титула великого князя Ангарского и Амурского, Даурских и Солонских земель властителя, тунгусских родов старшего князя, как и о праве ангарских купцов вести торговлю через Архангельск повис в воздухе. Михаил Фёдорович не дал на него своего ответа, обещав лишь подумать. Возвести ангарского отца Кирилла в архиерейский сан царь не позволил, предложив прислать своего епископа. На что уже своего ответа не дал Грауль, поскольку такой вопрос может решить лишь князь Ангарский.

На сём аудиенция и закончилась, но царь пригласил послов разделить с ним стол. Впрочем, вскоре Михаил удалился в свои покои, мучаясь болями в ногах. К Павлу за столом подсел Беклемишев:

— То, что к столу вас пригласил, уже означает, что государь наш расположение своё к вам выказал. Сокола назвал князем, а оное тако же хорошо. А в своей ответной грамоте он даст знать, считает ли Михаил Фёдорович князя Сокола своим младшим братом али нет.

— Ясно, спасибо за науку, Василий Михайлович. Ты когда в Енисейск возвращаешься? — спросил боярина Грауль.

— Не скоро, Павел. Дел много тут, покуда дьяк Парамон Хватов заместо меня в Енисейске будет.

Когда пирующие бояре вконец перепились, ангарцы смогли уйти с царского банкета, раскланявшись с Беклемишевым в первую очередь. Остальные, казалось, и вовсе не заметили их ухода. Всё тот же подьячий Афанасий, что привёз сегодня послов в Кремль, увозил их и обратно, усадив в возок. Ехали теперь по Москве глубокой ночью, возница, жалея послов, не спешил. Но Кабаржицкому от этого было не легче — то и дело он порывался вывалить содержимое желудка себе под ноги. Наконец, когда его совершеннейшим образом припёрло, Павел забарабанил в стенку возка, принуждая возницу остановиться. Сказался-таки царский стол, где в гостей вливали и впихивали всё подряд на стол выставляемое! Кабаржицкому помогли выбраться из возка, Грауль же вылез сам. Павел за столом старался себя контролировать, поэтому ему было намного легче. Кабаржицкого здорово шатало, но, когда ему предложили снова залезть в возок, он пьяно воскликнул: