С какого вечера? О чем она? Пьетро не понимал, но вникать определенно не хотел.

«Пусть говорит».

— Сейчас смешно. Но поначалу не знаешь, как… да бог с ним. На следующий день никакого звонка. И вечером ничего. Он был бесконечным, этот день. А ведь я знала. Я уже знала. Я пробовала ему звонить на мобильный, но всегда попадала на автоответчик. Я оставляла ему сообщения. Три дня я ждала, потом позвонила ему домой. А мать мне сказала, что его нет. И ничего мне не велел передать. А потом проболталась, что сын уехал, а больше ничего она сказать не может. Как уехал? Куда уехал? Не может мне больше ничего сказать, понимаешь? И даже не велел мне ничего передать. — Учительница тихонько заплакала, потом ополоснула лицо водой и улыбнулась. — Хватит плакать. Наплакалась уже. Бесполезно плакать. Так ведь?

Пьетро кивнул.

«Зачем я сюда пришел? Черт меня побери… Черт побери… Если бы Глория видела ее, если бы видела, в каком она состоянии. Но в кого она влюбилась?»

— Он уехал. Он ушел. Ничего не сказав мне, не попрощавшись. Я знала, знала, что это пустой человек. Хвастун, мать мне сразу так сказала. Я все прекрасно знала. И поэтому мне плохо. Он меня приворожил своими словами, своей музыкой, прекрасными планами, этим кольцом. Он не оставлял меня в покое. Он мучил меня. Он заставлял меня верить ему. А я тебе сейчас кое-что скажу забавное. Ты первый, кому я это рассказываю. Ты должен гордиться. Наш друг оставил мне кое-что на память. — Она приподнялась, держась за край ванны. — Пьетро, я беременна. Я жду ребеночка.

И она вновь засмеялась.

134

Флора опустила руку в карман пальто и нащупала пластиковую полоску, поведавшую ей всю правду о приступах тошноты, о задержке, о слабости, в которых она винила свое разбитое сердце. Сев в машину, она поехала к магазину синьоры Бильи. Заглушила мотор. Вновь завела. Вновь заглушила. Вышла из машины и вошла в магазин.

Джина Билья стояла за прилавком и разговаривала с двумя клиентами. Увидев Флору, она раскрыла рот и стала делать знаки глазами. Двое отошли в угол, разглядывая коробку с пуговицами, но не ушли. А как же! Ушки на макушки.

— Куда он уехал? — выговорила Флора дрожащим голосом. — Мне надо знать. Я не уйду, пока вы мне не скажете.

— Не знаю. — Джина Билья занервничала. — Сожалею. Но я не знаю.

Флора села на табуретку, закрыла лицо руками и затряслась от рыданий.

— Простите! — Синьора Билья вытолкала клиентов из магазина, потом заперла дверь на ключ. — Не надо так, прошу вас. Не плачьте, бога ради. Не плачьте!

— Куда он уехал? — Флора взяла ее за руку и крепко сжала.

— Хорошо, я вам скажу. Все скажу, что знаю. Только не надо так, не надо больше плакать, успокойтесь. Он уехал на Ямайку.

— На Ямайку? Зачем?

Джина Билья отвела взгляд.

— Чтобы жениться.

— Я знала, знала, знала, зна… — повторяла Флора. Потом достала из кармана тест на беременность и протянула старухе.

135

— А теперь уходи. Не хочу тебя больше видеть. Я устала.

Флора поймала плававший кусочек хлеба и стала крошить его в кашу.

Пьетро отвернулся и уже совсем было собрался уйти, как вдруг невольно, сам того не желая, произнес:

— Почему меня оставили на второй год?

— А, вот зачем ты пришел, теперь я поняла наконец-то. — Она взяла расческу, собираясь причесаться, но потом бросила ее в воду. — Ты правда хочешь это знать? Ты уверен, что хочешь это знать?

Он хотел это знать? Нет, не хотел, но он обернулся и снова спросил:

— Почему?

— Иначе и быть не могло. Ты ничего не понимаешь. Ты тупица.

«Не слушай ее. Она злая. Она сумасшедшая. Уходи. Не слушай ее».

— Но вы мне говорили, что я молодец. Вы мне обещали…

— Вот видишь, какой ты тупой? Или ты не знаешь, что обещания существуют для того, чтобы их нарушать?

Это была ведьма. С зелеными ввалившимися глазами в темных кругах, с заострившимся носом, растрепанными волосами…

«Ты злая ведьма».

— Неправда.

— Правда, правда, — произнесла Флора, роняя на пол шкурку банана.

Пьетро затряс головой.

— Вы это говорите потому, что вам плохо. Потому, что вас бросили, только поэтому вы такое говорите. Вы так не думаете на самом деле, я знаю.

136

Флора лежит на кровати. Она больше не злится на него. Если он вернется, она простит. Потому что так просто невыносимо. Мать Грациано сказала ей все это, только чтобы ранить, потому что она злая женщина. Это все неправда. Неправда, что Грациано женился. Он вернется. Скоро. Она знает. И все будет по-прежнему. Потому что без него она ничего не может, все потеряло смысл. Одеваться по утрам. Работать. Ухаживать за мамой. Спать. Жить. Все потеряло для нее смысл. Она зовет его каждую ночь. Она может вернуть его. Она знает, что может вернуть его. Мысленно. Если у нее получается говорить с матерью, находящейся где-то в другом мире, с ним, который всего-навсего на другом берегу океана, это будет просто. Она просит, чтобы он немедленно вернулся. Грациано, возвращайся ко мне.

137

Флора открыла рот, показывая ряд желтых зубов, и прошипела:

— Тихо! Знаешь, почему перевели Пьерини? Потому что, во-первых, если его уберут, мне же лучше. Я больше не хочу его видеть. Они не могут его выгнать, он может разнести всю их чертову школу. Неплохо бы было. Они боятся. Знаешь, что он мне сделал? Он сжег мою машину. Маленький подарочек за то, что я его заложила. А теперь хочешь знать, почему тебя оставили на второй год? Я тебе объясню. Потому что ты недостаточно взрослый, ты инфантилен. Погоди… Как там сказала замдиректора? Трудный ребенок из проблемной семьи, испытывающий сложности с интеграцией в школьный коллектив. Другими словами, потому что ты безответный. Робкий. Не общаешься с другими. Ты не такой, как они. Потому что твой отец алкоголик, склонный к насилию, а мать нервнобольная, напичканная лекарствами, а твой брат — дурак, которого три раза оставляли на второй год. И ты станешь таким же, как они. Вот что я тебе скажу, выкинь из головы мысли про лицей, выкинь из головы университет. Осознай сначала, кто ты, сначала научись жить нормально. Ты бесхребетный. Тебя оставили на второй год за то, что ты позволяешь другим делать с собой то, чего сам не хочешь.

«А Глория заставила меня прийти сюда…»

— Ты не хотел лезть в школу, сколько раз ты это говорил в кабинете директора? И каждый раз, повторяя это, ты себе же делал хуже, ты показывал, какой ты слабый и незрелый. — Она перевела дух, презрительно поглядела на него и добавила: — Ты такой же, как я. Ты ничего не стоишь. Я не могу тебя спасти. Я не хочу тебя спасать. На тебя всем наплевать, потому что ты безотве…

Мгновение.