он, наш герой! – вырвалось у Иды. Ее крик возмутил тишину зала, сидевшие рядом люди тревожно загудели, словно потревоженный рой. Кэсс наклонилась и поцеловала Эрика в нос, а Вивальдо шепнул:

– Отлично смотришься, старик.

Все время, пока продолжалась эта короткая сцена, Эрик молчал, несмотря на истошный студенческий ор; он сидел прислонившись к стене, с закрытыми глазами и почти не двигался, только голова его моталась из стороны в сторону. Режиссер, однако, так выстроил сцену, что пьяное оцепенение Эрика подчеркивало тщету страстного диспута, его положение в кафе стало смысловым стержнем эпизода. Время от времени, от энергичных движений товарищей, положение Эрика за столом слегка менялось – казалось, он сделан из резины. Но несмотря на то, что его герой не принимал никакого участия в яростных спорах, он роковым образом был втянут в студенческую акцию. Вивальдо не раз видел Эрика пьяным – в такие минуты тот совсем не был похож на своего героя, напротив, в нем просыпался южный бунтарь, его поведение становилось жестким и властным, и Вивальдо, поняв, сколь многого достиг в сцене Эрик предельно скупыми средствами, одновременно словно бы впервые заглянул тому в душу. Ощущение было странным: из созданного образа Вивальдо узнал о друге больше, чем из повседневного общения. Камера почти не двигалась, и Эрик все время оставался в кадре. Освещение тоже не менялось, и лицо персонажа было предельно обнажено – как никогда не бывает в жизни. Режиссер точно рассчитал эффект присутствия Эрика в кадре – его лицо было как бы наглядным комментарием к страданиям людей в двадцатом веке. Прорезанный глубокими морщинами, напряженный лоб говорил об упорстве, о том же свидетельствовали нависшие брови и глубоко посаженные глаза. Крупный, слегка вздернутый нос был отнюдь не мясистым – одна обтянутая кожей кость. Полные, слегка приоткрытые губы говорили, однако, о беззащитности этого одинокого человека, хотя выступающий вперед, упрямый подбородок слегка сглаживал подобное впечатление. Это было лицо мужчины, лицо страдающего мужчины. Но как величие музыки оттеняется величием тишины, так и мужественность становится очевидной и более ярко выраженной по контрасту с чем-то иным. Это иное не было женским, но и андрогенным Вивальдо не решился бы его назвать. Оно есть у большинства людей, хотя они об этом не догадываются. Лицо человека, которого играл Эрик, говорило об изрядной силе натуры, но и большой мягкости. А так как большинство женщин кроткими не назовешь, так же как и большинство мужчин сильными, то это лицо как бы приоткрывало завесу над нашей истинной сущностью.

Неожиданно Эрик на экране открыл глаза и окинул невидящим взглядом сидящих за столом. Его явно мутило, он поднялся и поспешно удалился. Студенты разразились хохотом. Они отпускали язвительные шуточки по поводу сбежавшего товарища, чувствуя, что тому недостает мужества. Фильм разворачивался дальше, Эрик появился на экране еще дважды: один раз в массовой сцене, на студенческом военном совете, и затем почти в самом конце – на крыше с автоматом в руках. Свою единственную фразу – «Nom de Dieu, que j’ai soif»[62] – он произносил, когда камера, отъехав, показывала наведенное на него ружье. Струйка крови на губах – и Эрик, скатившись с крыши, исчезал навсегда. Со смертью Эрика фильм перестал их интересовать, но, к счастью, он скоро кончился. После прохладного зала они вновь очутились в июльском пекле.

– Кто-то, кажется, собирался меня напоить? – спросил Эрик. Он слабо улыбался. Было странно видеть его живым, стоящим на тротуаре, кроме того, в фильме он казался выше ростом. – Во всяком случае, давайте уйдем отсюда поскорее, пока меня не обступили любители автографов. – И он весело расхохотался.

– Ничего смешного. Такое вполне может быть, ты отлично справился с ролью, – сказала Кэсс.

– Картина не шедевр, но ты великолепен, – прибавил Вивальдо.

– Мне и играть-то было нечего, – заметил Эрик.

– Это правда. Но ты из ничего сделал очень многое.

Некоторое время они шли молча.

– Боюсь, я с вами смогу пропустить только одну рюмочку, – сказала Кэсс. – Мне нужно домой.

– Ты права, – поддержала ее Ида. – Не будем шататься с этими гуляками до утра. У меня завтра тоже полно дел. Кроме того, – она взглянула на Вивальдо с улыбкой, – кажется, у них не было возможности остаться наедине с самого приезда Эрика.

– Так ты считаешь, надо предоставить им эту возможность? – спросила Кэсс.

– Не предоставим, они и без нас устроятся. А так, покажем себя с лучшей стороны – нам же на руку. – Она рассмеялась. – Правильно говорят: надо быть умной, если хочешь удержать мужчину.

– Мне бы давно сообразить брать у тебя уроки, – сказала Кэсс.

– Поосторожней, – мягко посоветовал Эрик. – Не очень-то приятно такое слышать.

– Я шучу, – смутилась Кэсс.

– Не уверен, – отозвался Эрик.

Они добрались до бара Бенно, где было довольно пусто, и уселись за столик в дальнем зале, сохраняя молчание, становившееся навязчивым и даже загадочным. Оно объяснялось тем, что у каждого на уме было больше, чем он мог сказать. Им мешала разница полов. Женщинам хотелось поболтать о мужчинах, что они, естественно, не могли делать в их присутствии, а Вивальдо с Эриком тоже не могли говорить с полной откровенностью при Иде и Кэсс. Общий разговор не касался интересующих их проблем, он крутился вокруг просмотренного фильма и предложения, полученного Эриком. Но даже этот легкий треп проходил какую-то внутреннюю цензуру. Так, Эрику, по всей видимости, почему-то не хотелось ехать в Голливуд. Вивальдо не мог понять причины этого нежелания, однако видел, что при упоминании о Голливуде лицо Эрика становится задумчивым и омрачается страхом, этот страх сразу бросался в глаза, как огонь маяка. Возможно, он боится, гадал Вивальдо, что слава может оказаться такой же западней, как и неизвестность. Возможно, он, как и сам Вивальдо, страшится резкой перемены в своем существовании. У женщин больше мужества, чем у нас, мужчин, подумал Вивальдо. А может, у них просто нет выбора.

Они выпили по одной рюмке, а потом Эрик и Вивальдо посадили женщин в такси.

– Не буди меня, когда придешь на четвереньках, – сказала Ида, а Кэсс бросила Эрику: – Завтра позвоню. – Мужчины помахали на прощание своим подружкам, проводив взглядом красный огонек машины. Потом посмотрели друг на друга.

– Что ж! – заулыбался Вивальдо. – Воспользуемся случаем, дружище, и надеремся хорошенько.

– Не хочется возвращаться к Бенно, – сказал Эрик. – Пойдем ко мне, там есть что выпить.

– О’кей, – согласился Вивальдо. – Лучше уж ты дойдешь до своего дома самостоятельно, чем тащить тебя на спине. – Он расплылся в улыбке. – До чего я рад тебя видеть! – прибавил он.

Они направились пешком к дому Эрика.

– Я тоже все время хотел повидаться с тобой, – сказал Эрик, – но, – они с улыбкой переглянулись, – мы оба были здорово заняты.

Вивальдо рассмеялся.

– Верные и преданные поклонники. Надеюсь, Кэсс не такая непредсказуемая, как Ида.

– Тоже скажешь! Надеюсь, ты не такой непредсказуемый, как я.

Вивальдо