На пятый день плавания матросы, назначенные боцманом для текущих работ в трюме, обнаружили там пассажира. Прятавшийся в куче тряпья человек был настолько ослаблен голодом, что не оказал никакого сопротивления. Когда его доставили к Невельскому, тот немедленно узнал в изможденном пленнике старого своего знакомца Завьялова. Воспользовавшись тем, что команду штрафников решено было на время разгрузки оставить на борту, бывший матрос, отлично знакомый с корабельным устройством, сумел спрятаться в трюме и дождаться выхода транспорта в море.

— Я же велел в погрузочную команду его не включать! — сорвался командир на вестового.

— Не могу знать, как так вышло, ваше высокоблагородие, — виновато бормотал тот. — Я ваш приказ петропавловским передал. Не знаю, почему не послушали.

— Жить хотели, — выдавил Завьялов. — Вот и не послушали.

Зная этого человека уже не один год, Невельской впервые услышал его голос. Их судьбы пересеклись еще на «Ингерманланде» в средиземноморском походе, однако до сих пор они не обменялись ни словом. Катастрофически повлиять на жизненный путь человека оказалось возможным, даже не узнав, как он говорит.

Голос у Завьялова был усталым. Он как будто работал много часов, и теперь его с этой тяжкой работы отпустили. Впрочем, угроза, приведенная им в качестве объяснения, прозвучала весомо. Ни у кого не возникло сомнений в том, что он бы ее исполнил.

— Давайте на Курилах его оставим, — предложил боцман. — Как раз мимо острова проходим.

— Себе там местечко приищи, — вяло огрызнулся бывший матрос.

Боцман замахнулся на него, однако Завьялов, несмотря на свое жалкое состояние, ничуть не выглядел испуганным. Все окружавшие его в капитанской каюте моряки были в той или иной мере взбудоражены, и только он один оставался спокойным. Он заранее знал, что все это произойдет, и готовился к этому, а они — нет.

— Пусть уйдут, ваше благородие, — неожиданно обратился он прямо к Невельскому. — У меня разговор к вам… Насчет Гурьева… При них говорить не буду.

Услышав имя вожака беглых каторжников, обосновавшихся в Приамурье, командир «Байкала» немедленно приказал матросам выйти. Когда немощного Завьялова втолкнули к нему в каюту, он был уверен, что его появление на борту связано только с их давним конфликтом, который протянулся до самой Камчатки и все никак не заканчивался. Однако ситуация вдруг обрела совсем иное звучание. Вот уже несколько дней Невельской думал о том, как ему найти этого самого Гурьева по прибытии к устью Амура, и уж никак не ожидал услышать его имя от своего бывшего матроса.

— И супчика с камбуза пусть принесут, — слабым голосом потребовал Завьялов. — Отсюда чую: наваристый.

Дождавшись большой миски, доставленной вестовым, он тщательно выскреб из ветхой своей одежды серую пригоршню каких-то крошек, стряхнул ее в суп и помешал ложкой.

— Сухарики, — пояснил он терпеливо дожидавшемуся командиру— Кабы не они, загнулся бы я у тебя в трюме, ваше благородие. Там после разгрузки шаром покати. Чуть не сдох с голоду. Но зато теперь — вон, в капитанской каюте пирую. Не думал, поди, ваше благородие, что будешь такую вошь у себя принимать? А нате вам, привел Господь. Чего только от Него не дождешься. Выходит, не толкни я тебя тогда на палубе — не едать мне супчику в такой красоте.

Он обвел взглядом каюту и оценивающе покачал головой.

— Умеете жить… Не то, что наш брат из кубрика. Там и крысам не больно-то сладко.

— Ешь, — сказал Невельской, тяжело глядя Завьялову в серую переносицу.

Жадно черпая дрожащей рукой суп из корабельной миски, тот наконец объявил, что гроза всего Приамурья приходится ему родным братом и что беглые, которых перебил на Котельном озере Юшин, явились на Камчатку по его приказу.

— Я ему весточку с полгода назад к Амуру отправил… Вот и прислал братка помощь… А ты всех сгубил.

— Хочешь сказать, они за тобой приходили?

Невельской, взволнованный этой невероятной удачей, старался не подать виду, чтоб ее не спугнуть, и оттого говорил излишне пренебрежительно.

— Как есть, ваше благородие. — Завьялов шумно втягивал суп через край тарелки, отложив от слабости ложку в сторону.

— Почему они не ушли, когда поняли, что их обнаружили?

— А куда им идти? К братке без меня возвращаться — верная смерть. Он, говорят, и со своими лютует. Так что лучше уж на Камчатке… Шанс какой-никакой. Пересидели бы, да потом к алеутам дальше на острова подались. Видать, ваше благородие, ты не такой страшный, как Демид.

— Демид? Кто это?

— Братка мой. Которого все Гурьевым кличут. Только не Гурьев он по фамилии. Завьялов такой же, как и я. Гурьевым не знаю с чего назвался.

Невельской встал со стула и начал нервно расхаживать по каюте. Новость была настолько сильна и ошеломительна, что на минуту он напрочь забыл о своих попытках казаться незаинтересованным.

— Как же ты можешь быть уверен, что этот Гурьев — твой брат?

— Рассказывают о нем много. Среди штрафных в Петропавловске, да бывших каторжных он уж навроде Ильи Муромца. Разве что песни про него еще не поют. Вот я послушал их, послушал, да и скумекал, кто всем лихим народом там, на Амуре, заправляет. Уж больно судьба его на братнюю оказалась похожей.

— А если ты ошибся?

— С чего бы он тогда по одному от меня слову людей своих на верную смерть послал? Нет, ваше благородие, ты меня не собьешь. Гурьев этот — он брат мой единокровный Демид Завьялов и есть. И раз уж ты людишек его сгубил, то теперь сам к нему меня и доставишь. На своем вот на этом вот корабле. Да к тому же под надлежащей охраной.

— Да-а? — иронично протянул Невельской, вспомнив о необходимости притворства. — А может, мне лучше боцмана послушать? И высадить тебя где-нибудь на Курилах? Будешь там камнями питаться.

— Тоже можно, — согласился сытый уже и довольный Завьялов. — Только тогда ни тебе, ни команде твоей из тех мест по Амуру возврата не будет. Сгинете там, как вас и не было. Братка мой в тех краях — за царя и за Бога. Мимо него не то что корабль — щепка чужая не проплывет. Никакие твои пушечки не спасут. А со мной у тебя шанс какой-никакой появляется. Может, и не тронет тебя Демид.

Завьялов торговался с командиром «Байкала», предлагая себя как залог безопасности, однако для Невельского этот аспект не обладал первостепенным значением. Гораздо важнее в его глазах была появившаяся теперь ниточка к вожаку беглых. И если Завьялов на самом деле был братом Гурьева, то Невельской мог разыграть эту карту в качестве козыря для решительного успеха всей экспедиции. Лучше каторжников устье Амура могли знать одни только гиляки.

— Ты зла на меня не держи, — сказал командир своему бывшему матросу. — Не знал я, что так далеко тебя зашлют.

— Бог простит, ваше благородие. Хотя, может, оно и к лучшему. Не думал, что с братом свижусь на этом свете. Много он всякого наворотил.