тут все свои, я скажу вам по секрету: это мой возраст. Вы были в браке столько же, сколько я живу. Восхищаюсь вами.

Тишина снова затянулась. Определенно, Анита была не самым «удобным клиентом». Оливия продолжала:

– Вы редко видитесь с детьми, но, наверно, часто созваниваетесь? С современными технологиями мир стал одним большим домом. Со скайпом или фейстайм можно видеться на любом расстоянии.

– У них работа, им некогда.

Определенно, она не хотела развивать эту тему. Да, не очень-то разговорчива эта Анита. Я думала, будет проще…

– Вы сказали, что не одна этим вечером. Кто с вами?

– Вечерний гость.

– О, вы нас заинтриговали. Вам придется рассказать поподробнее. Что это за гость? Друг?

– Нет.

Старая женщина произнесла «нет» с таким нажимом и так решительно, что Оливия выпрямилась в кресле. Ее охватило любопытство. Она, кажется, начала догадываться.

– Вы сказали слишком много или недостаточно, Анита.

– Я сказала «гость», но не долгожданный, конечно. Она сам навязывается. Он не оставляет выбора.

– Не уверена, что поняла вас…

Собеседница ответила обреченным, почти страдальческим голосом:

– Он здесь, в глубине коридора, а иногда в тени прихожей, за кухней. Но он каждый раз здесь, я его чувствую.

Оливия подняла руки с выражением недоумения на лице, глядя на сидящих напротив мужчин. Пэт Деммель в ответ только пожал плечами. Спасибо, парни, я прямо чувствую вашу поддержку!

– То есть? Поясните, пожалуйста, вы имеете в виду знакомого? Соседа?

– Нет.

Тот же категоричный ответ. Почти гневный.

– Он всегда приходит после захода солнца, никогда раньше. Ночью он даже был в моей спальне, рядом с кроватью. Я не могла его видеть в темноте, но знала, что он здесь. Я его слышала…

– Вы говорите, что у вас дома… кто-то чужой?

– Я говорю «он», но это не совсем верно. Думаю, точнее говорить в женском роде.

– Вы знаете, кто эта женщина?

– Это не женщина. Не как вы или я.

– Вы кому-то сообщили? В полицию? Вашему врачу или соседям?

– Это не… человек… Ее нельзя видеть. Я не могу даже убежать от нее. Куда бы я ни пошла, она будет здесь. Я знаю.

Оливия наклонилась, так что край стола врезался ей в живот. Она решила действовать интуитивно.

– А это… присутствие, – сказала она, – оно не совсем реальное? Я имею в виду, не материальное, правда?

Вторая неделя работы, и уже какие-то эзотерические звонки. Немного чересчур для начала, хотя уж лучше так, чем звонки с угрозами.

– Она не похожа на нас с вами, но она реальна, могу вас заверить. Я слышу ее. Она со мной говорит. Она шепчет все время.

– Ах, да? И что она говорит?

– Ужасные вещи.

Оливия подняла голову. Ей не понравилось, как это было сказано.

– Что вы слышите, Анита?

Снова тишина. Только дыхание в трубке…

– Я не все понимаю. Откровенно говоря, я не понимаю слова, но понимаю намерение. Я знаю, чего она хочет. Она повторяет снова и снова. Она сводит меня с ума. Чтобы я слушала ее…

Оливия вопросительно посмотрела на директора станции, который совещался с Марком, очевидно, обсуждая, как им следует поступить. Она схватила лист бумаги, написала «Лжет? Полиция? Помощь?» и подняла перед собой, чтобы они прочитали. К счастью, на их маленькой станции не было камер. Пэт показал знаками, что он понятия не имеет.

– А что она вам говорит? – настаивала Оливия. – Скажите, Анита, вы меня пугаете, и я уверена, что не одну меня. Как долго вы слышите этот голос?

– Не знаю. Может, месяц.

– То есть это началось не так давно. Могу я задать вам личный вопрос? У вас был, возможно, непростой период этим летом?

– Думаю, я знаю, что она такое. Я никогда не думала, что это будет так. Так… страшно.

– О чем вы?

– Костлявая. Это она.

Так это не гнев, это страх!

Страх и обреченность. Окончательный, последний страх.

– У вас нет подруг? – спросила Оливия, чувствуя, что необходимо за что-то зацепиться.

Пэт знаком показал ей, что пора закругляться. Очевидно, он был встревожен куда меньше, чем она.

Голос старушки стал торопливым, почти агрессивным.

– Я не могу больше выносить ее присутствия. Каждый вечер я боюсь и жду ее появления, смотрю по всем углам и когда наконец замечаю, слышу ее, у меня кровь стынет в жилах, мне становится почти больно от ужаса…

– Анит…

– И поэтому я хотела, чтобы вы все меня слышали, чтобы вы свидетельствовали перед Богом, что я не хотела, что она меня заставила!

– Анита? Я…

Вдруг откуда-то возник гортанный голос, который в ярости крикнул: «Hearken, gammer! You…» Жуткие вопли десятков человек, будто корчившихся в нечеловеческих муках, оглушили Оливию.

Она сдернула с головы наушники и обернулась в Пэту и Марку, которые застыли, также потрясенные.

Затем послышался сухой щелчок, и Оливия поняла. Она открыла рот, но не произнесла ни звука.

Выстрел!

У Аниты дома.

Крики и гортанный голос оборвались, уступая место жуткой тишине. Дыхание смерти, догадалась Оливия.

42

Густой крем между разрезанными слоями теста, подтаявший на жаре шоколад стекает по торту и тарелке. Кристаллы сахара блестят и переливаются тысячами цветов.

Эта картина снова и снова вставала перед глазами Оуэна. Он не знал, зачем объелся с утра этим тортом. Обычно он не был настолько голоден утром. Оуэн вспомнил о походе к психиатру после гибели его родителей: в коридоре он услышал, как женщина говорила своему тучному сыну, что иногда мы едим не потому что голодны, а чтобы заесть проблемы, и с тех пор Оуэн не раз замечал это за собой. Но что он пытался заесть двумя хот-догами, мороженым, печеньем и горой вредной пищи? Он был в курсе о вреде фастфуда, Оливия часто занудствовала по этому поводу? Однажды он познакомился с мальчиком по имени Бен Маллиган на занятиях по карате, куда его прошлой весной в Манхэттене записали Спенсеры, утверждая, что ему нужно отвлечься и дать выход эмоциям. Бен Маллиган был толстяком. Не настолько, чтобы у него свисали сиськи, как у парня в приемной психиатра, но таким, что казалось удивительным, как ему удается двигаться быстро и легко. Живость и энергия Бена были поразительны. Он подошел к Оуэну познакомиться (они были единственными новичками в конце сезона) и скоро признался, что пришел на занятия, чтобы сбросить вес. «Я ем, чтобы компенсировать, понимаешь? – сказал он с лонг-айлендским акцентом, из-за которого его речь казалась напыщенной. – Я не чувствую себя любимым и восполняю недостаток любви сладким, понимаешь? – прибавил он. – Давай дружить?» Как было отказать? Оуэну не улыбалось стать виновником чьей-то смерти от обжорства. Хотя Оуэн бросил карате