полез, и равновременной полукруг целиком оставался за цыганками. Но в фургоне МФЦ было окошечко, сквозь которое можно было и смотреть, и слушать. И наша хорошая знакомая, Людмила Сергеевна, слушала. Слушали также и дежурные полицейские. Они-то и рассказали нам, что дела у цыганского барона, судя по всему, не очень. Что на тот же титул претендуют как минимум пятеро других уважаемых людей…

В запале эти грязные цветы свободы выкрикивали обвинения одно другого страшнее. Но катализатором послужила, как это часто бывает, ерунда. То ли жирной кто-то кого-то назвал, то ли гулящей. И понеслась! Драка вспыхнула с новой силой — и теперь уж замелькали ножи и подвернувшиеся под руку булыжники. Спустя время поле боя опустело. Неизвестно, были ли убитые, но нескольких женщин унесли, а площадка оказалась испятнана кровью во многих местах. За столом осталась только мёртвая гадалка, продолжающая сжимать в руках три злополучные карты.

Мужики из новой охраны решили, что не-по-людски так, вынесли её и положили в тени. Мол, если не придут за ней — утром похоронить. Однако ночью тело исчезло.

А на следующую ночь заполыхал выстроенный у портала для торговли цыганский двор. Не поделили, видать. Выгорело всё до пепла.

Женщины-цыганки больше не появлялись, зато всё чаще (и только группами) стали мелькать хмурые мужики, и такие же мужики всё чаще приходили пообщаться с ними со стороны Старой Земли, передавая время от времени тяжёлые объёмистые сумки…

ВОТ ЭТО ВЫЖИВАНИЕ…

Новая Земля, где-то в лесу… 25.02 (июня).0005

Олеся

Во-первых, лагерь оказался в двадцати километрах на юг, и туда нужно было топать пешком! Ну и рюкзак, соответственно, на себе нести. Рюкзак был, наверное, во-вторых? Эх… Олеся тяжко вздохнула и поправила ношу. В-третьих, невесёлой новостью было то, что обходительный бард работает в за́мке и ни со старшими, ни с младшими в лесной лагерь не поедет. Дети без песен, конечно, не останутся. Вместе с рейнджерами ехали… точнее, шли и Вась-Вась, и молодая девушка Ангелина, оба хорошие исполнители и учителя, хоть Геля и начинающая… Но дело-то вовсе не в музыке…

Сколько же километров они уже отшагали? Олесе казалось, что сто! Она плелась уже в самом хвосте, позади нескольких вьючных лошадей, тащивших какие-то тюки, мотки верёвок и бог знает что ещё…

И ещё она стёрла ноги. Правую уж точно. Пятка при каждом шаге чудовищно жгла. Пластырь затерялся где-то в глубинах рюкзака, нашлась ватка, но она облегчала страдания не очень.

Лида стоически шагала впереди, прямая, как гренадёр. Вот же железная женщина! Тут даже по сторонам уже мочи нет смотреть, все последние силы уходят на то, чтобы отслеживать тропу и не наступить в конскую какашку.

Ёлки неожиданно кончились, расступившись большой вытянутой поляной. В нос ударил вкусный запах костра, чая, каких-то трав и копчёного мяса. Она радостно воскликнула:

— Привал! — и хотела было упасть прямо тут, на месте.

— Погоди, однако! — невысокий, худощавый, невесть откуда взявшийся парень в защитного цвета штанах и штормовке, подхватил её уже скинутый рюкзак. — Вон туда пошли! Твоё как имя?

— Олеся, — она по привычке хотела добавить отчество, но почему-то передумала.

— Ага! А Лида кто?

— Я — Лида, — откликнулась остановившаяся чуть впереди и тяжело дышащая Лидия. — Что случилось?

— Вас жду, девки! Пошли со мной, однако! Чай готов, есть будем!

Лидия Григорьевна чопорно поджала губы, услышав «девки», но обещание еды и чая перевесили минусы панибратства.

Парень уже шагал вперёд с Олесиным рюкзаком в руках, так что у них и выбора особого не осталось.

— А вас как зовут? — младшая разглядывала проводника с любопытством.

— Кадарчан. Ты чего хромаешь?

— Да… ногу натёрла. Сейчас в рюкзаке пластырь поищу. Он где-то должен быть. Только я не помню где.

— Э! И зачем тебе пластырь, смешная? Когда фельдшер есть в отряде?

— Да… неудобно как-то. Подумаешь-ка, ногу натёрла.

— Неудобно штаны через голову надевать, поняла? — Кадарчан кинул Олесин рюкзак на расстеленный ярко-зелёный коврик. — Смотрите, девки! Вон чай, вон кружки, сахар, мясо, хлеб там — ешьте. Скоро приду, — и побежал в сторону рассёдлываемых лошадей.

Лида привалила свой рюкзак к боку Олесиного и устало опустилась на коврик. Подумала и легла, раскинув руки и прикрыв глаза.

— Интересно, надолго привал? Спросить надо было.

— А прикольный он, да? — Олеська успевала снимать кроссовки и поглядывать по сторонам. Столько всего происходит!

— Да, интересный типаж, — согласилась Лида, — на тунгуса похож.

— Потому что тунгус и есть! — вынырнувшая из-за ёлок девушка присела рядом с Олесей на коврик и взяла её за руку.

— Ой, как вы это — из леса? — вытаращилась на неё Олеся.

Девушка усмехнулась.

— За ёлкой стояла, вас ждала… — усталость начала заменяться бодростью. — Да не смотри так, шучу. Там дальше поляна загибается, — она показала рукой, — как подкова. Через лес быстрее. Да-а, мать, убила ты ноги… Ну какой тебе пластырь, а? Аж до мяса… Кроссовки что ль неудобные? — кожа на ногах перестала ныть, вздувшиеся пузыри мозолей опали, непонятно куда исчезла скопившаяся в них вода, да и самые страшные кровавые дырки активно начали затягиваться розовой кожей.

Девушка переместилась к Лидии, подержала за руку и её, встала, уперев руки в бока и глядя на пациенток сверху вниз.

— Девочки, это — поход! Не терпим! Если вдруг что — сразу подхо́дите ко мне! Если не знаете, где я, громко кричите: нужна помощь целителя! Кто-то всегда проводит. И кстати: вот теперь можно пластырь прилепить, чтобы новую обувь разносить нормально. Ага?

— Ага, — автоматически ответила Олеся, — А тебя как зовут?

— Настя. Всё, я понеслась, мне ещё лошадей проверить надо!

Инспекторши смотрели целительнице вслед.

— Людей и лошадей лечит один и тот же доктор? — с сомнением спросила Олеся.

— По всей видимости, один и тот же принцип… Давай чай пить, а то вдруг скоро выходим.

Не успели они рассесться, как примчался Кадарчан.

— Ну что, девки, Наська приходила?

Обе синхронно кивнули.

— Наська — хорошая докторша, молодец!

Лида вдруг вспомнила:

— Так это вы — тот Кадарчан, который может человека на расстоянии найти?

— Я, девки, — лицо тунгуса словно немного осунулось. — Только не смог я вашу женщину увидеть. Так — почувствовал, что жива, а вот в какой стороне — нет, не смог. Как в тумане всё.

Они помолчали.

— Ну, хоть жива, — сказала Лида.

Кадарчан зачерпнул себе чая из котелка и сел напротив:

— Я вам так скажу, девки: Танька ваша — шибко дурная баба! Ни ума, ни сердца. Как она с таким гнилым нутром до сих пор жива осталась? Большая милость богов, однако… Вы, раз так за неё переживаете — попросите хоть Вэр,