Но, выйдя на улицу, Марина и Евдокия столкнулись с Ра­исой, вид которой вызвал у них не просто волнение, а насто­ящий ужас. Мокрая, изможденная, растерянная, она, шата­ясь, брела к дому отца. Первой мыслью женщин было, что несчастную девушку изнасиловали, и они тут же испугались за своих дочерей. Но когда Раиса, полубезумная от страха и измученная долгой борьбой с морскими волнами, расска­зала, что вплавь добиралась до берега, в то время как Аврелию и Кириену удерживали на лодке двое разбойников, один из которых — Бальдасаре, Марина и Евдокия поняли, что их дочерей постигло бедствие не меньшее, чем насилие: они попали в плен и теперь будут проданы в рабство. Скоро вокруг собрались люди, прибежал и Орест, отец Раисы, и девушке пришлось повторить свой рассказ, причем теперь она доба­вила, что Бальдасаре — вовсе и не Бальдасаре, а Угуччоне, злодей, поставляющий христианских девушек на турецкие корабли, и что Аврелию с Кириеной он собирался продать не то Коршуну, не то Веронике Грозовой Туче.

После этого убийственного известия настали для Марины черные дни и бессонные ночи. Вначале она проклинала не только похитителей дочери, но и всех, кто был поблизости, но не помог, в том числе и Раису, которая спаслась, хотя де­вушки оказались в плену именно из-за ее жениха. О, не зря этот негодяй Бальдасаре сразу не понравился Марине, не зря и Аврелия охотно его отвергла! Марина готова была прокли­нать даже собственного мужа, который не послушался ее и уехал по делам, и вновь именно в его отсутствие с дочерью случилось несчастье! История повторилась — и повторилась не менее горько, чем шестнадцать лет назад, когда пропала маленькая Примавера.

Марина металась без сна, чувствуя, что близка к безумию. Лишь в молитвах находила она слабое утешение да в совмест­ных с Евдокией хождениях в порт, где они расспрашивали всех прибывающих в Кафу моряков, не слышно ли что-нибудь о де­вушках, похищенных не то Коршуном, не то Грозовой Тучей.

И вот, через несколько беспросветных дней ожидания, по­явился проблеск надежды: до Кафы дошли слухи о том, что ко­рабль Коршуна потоплен корсарами ордена иоаннитов. О судь­бе пленников, правда, ничего не было известно, но утешала мысль, что устав родосских рыцарей запрещает торговать хри­стианами и, стало быть, пленников могли высадить в каком-нибудь порту.

Теперь храмы и корабельные причалы были теми един­ственными местами, которые посещала Марина. Она почти не ела и не спала, забросила домашнее хозяйство, общалась толь­ко с Евдокией, Агафьей, своим братом Георгием и другими священниками. Однажды Марина с Евдокией даже пошли к известной в округе прорицательнице, которую раньше избе­гали, потому что она была язычницей. И когда после долгих бормотаний над закопченным котлом старуха возвестила жен­щинам, что их дочери живы, Марина и Евдокия ухватились за это прорицание, как утопающий за соломинку.

«Аврелия жива! Она вернется!» — шептала Марина днем и ночью и жадно ловила новости о прибывших в Кафу кораб­лях или купеческих обозах.

В конце сентября до горожан дошли сведения о том, что у мыса вблизи Солдайи потерпел крушение корабль кафинского купца Лазаря Никтиона. В Кафе был созван совет, по­становивший отправить в Солдайю опытных людей, чтобы со­брать имущество с потонувшей галеры.

На Марину известие о кораблекрушении подействовало угнетающе: ей вдруг стало казаться, что на той галере, шедшей из Монкастро в Кафу, могла быть ее дочь. Она отгоняла эту страшную мысль от себя и ничего не говорила Евдокии, но с удвоенным усердием стала молиться святому Николаю, по­кровителю мореходов, прося о спасении потерпевших бед­ствие на море.

И, словно в ответ на ее молитвы, через две недели в Кафу прибыло несколько матросов с галеры Никтиона, спасшихся во время крушения. Марина и Евдокия поспешили поговорить с каждым, и один из них вспомнил, что перед отплытием к их шкиперу приходил известный многим купец и корсар Риналь­до и передавал письмо от какой-то девушки к ее родным. Но, увы, шкипер погиб при кораблекрушении, а другим ничего не известно об этом письме.

Хоть новость и не сулила ничего определенного, но Мари­на невольно воспрянула духом и даже стала подбадривать Ев­докию:

— Мне кажется, это было письмо от Аврелии! Кто бы другой мог написать своим родным в Кафу? Грамотные девушки у нас только среди знати, а разве кто-то из уважаемых семейств Кафы имеет дочерей в Монкастро? По-моему, нет. А если Аврелия сейчас там, то и Кириена с ней! Они ведь не оставят друг дружку!

— Дай Бог, чтобы все было так, как ты думаешь, — вздыха­ла Евдокия. — Только если наши дочери там, то почему не воз­вращаются домой?

— Мы же не знаем, какие обстоятельства мешают им вер­нуться! Может, как раз в этом письме они и просили за ними приехать. Боже, скорей бы возвращались Донато и Роман!..

В этот вечер Марина молилась в церкви, обращаясь к Бого­родице и ко всем святым, а еще мысленно попросила проще­ния у Донато за то, что в первые дни после исчезновения Ав­релии гневалась на него, обвиняла в несчастье и готова была проклинать.

А ночью — впервые за все тягостные недели ожидания — уснула глубоким сном. И под утро ей вдруг явственно приви­делась Матерь Божья, распростершая свой покров над дороги­ми Марине людьми: Аврелией, Романом, Донато и маленькой Примаверой, которая вдруг неожиданно превратилась во взрослую девушку.

Марина проснулась со слезами на глазах — но это были сле­зы не горькие, а принесшие сердцу облегчение. Она сразу же вспомнила, что сегодня — праздник Покрова Пресвятой Богородицы и, значит, сон ей приснился не случайно.

С каким-то просветленным состоянием души она пошла в храм Пресвятой Богородицы, где с утра началась торжествен­ная служба, и покинула церковь после всех прихожан.

А выйдя на улицу, Марина неожиданно столкнулась с Раи­сой. С того самого дня, как случилось несчастье, эта девушка избегала матерей исчезнувших подруг, но сейчас вдруг сама подбежала к Марине, заулыбалась и воскликнула:

— Здоровья вам, тетушка Марина! С праздником вас пресветлым! Сегодня в порт прибыл корабль под названием «Аль­ба». Радость вам от него будет большая!

— О какой радости ты говоришь? — настороженно взгляну­ла на нее Марина.

— Идите домой, там все и узнаете!

— Что, что тебе известно?.. Мне кто-то передал письмо? Го­вори ясней!

Она хотела схватить Раису за руку, но та ловко увернулась и со словами: «Дома все узнаете!» скрылась в уличной толпе.

Марина, волнуясь, заспешила к своему дому и, войдя во двор, едва не обомлела от счастливого потрясения: прямо пе­ред ней стояла Аврелия — живая, здоровая, улыбающаяся.

После объятий, поцелуев и слез радости Марина наконец обратила внимание, что дочь находится во дворе не одна: чуть поодаль за ее спиной стояли двое высоких статных мужчин, один постарше, другой помоложе, и красивая темноволосая девушка лет двадцати — двадцати двух, лицо которой показа­лось Марине смутно знакомым. Аврелия повернулась к своим спутникам, представила их матери:

— Эти люди спасли нас от разбойников-работорговцев с ко­рабля Коршуна. Но Кириена была ранена, и мы с ней какое-то время находились в Монкастро, где нас приютил в своем доме синьор Ринальдо Сантони. — Аврелия указала на мужчи­ну постарше. — Он по моей просьбе сразу же послал в Кафу весточку с попутным кораблем, но, как нам стало известно, корабль купца Никтиона потерпел крушение...