У него появилась дополнительная информация для стимуляции моей памяти, и, быстро выполнив требования этикета, мы сразу перешли к делу.

— Откройте этот труд, мой лорд, — писатель протянул мне металлическую пластинку, величиной с ладонь, которую я развернул и просмотрел, не вчитываясь. Я настолько привык к кольцам, какими пользуется высший класс, что даже не был уверен, имеется ли в моем Доме считывающее устройство для этой пластины. Я спросил, и оно нашлось. Мне его принесли.

— Багар, сын Кумуста, очень четко объясняет, как природа азеанского общества наказывает проводить некую форму сексуального ритуала, чтобы правильно направить энергию либидо, — продолжил рассказ Супал.

Я ничего не ответил. Мое чувство вины быстро улетучивалось и во мне поднималось раздражение. Книга — я буду ее так называть — представляла собой бесконечный набор псведопсихологической чепухи, призванной убедить читателя, что под спокойной, невозмутимой поверхностью азеанской сексуальности маячит мир темных ритуалов и чужеродных прихотей. В качестве небольшого примера подойдет следующий:

«Как так получилось, что народ не только обманывает своих соседей, но очевидно и самих себя? На первый взгляд кажется, что азеанцы искренне верят в свои заявления об „умеренности“ и сами убеждены, что наука их предков избавила расу от нежелательных человеческих черт — главной из которых конечно считался постоянные человеческое стремление к сексуальной стимуляции.

Более тщательное исследование сексуальной мнемоники[4]предлагает интересный взгляд на этот кажущийся парадокс. А что если потворствования своим желаниям, практикуемые в азеанском ритуальном освобождении, искренне забываются впоследствии? Не исключено, что комплексная подсознательная наука о символах может быть использована, чтобы отделить каждодневную (или «умеренной») личность от той, которая свободно может экспериментировать с полным набором человеческих изысков».

Я посмотрел на Супала, не смея поверить в увиденное. О его фанатизме четко говорило то, что он абсолютно неправильно понял мое выражение.

— Видите ли, я знаю, — запальчиво говорил писатель. — Я знаю, лорд Феран. И определенно вы должны были видеть, что происходило вокруг вас, все эти годы, которые вы провели в Империи. Определенно вы должны были что-то знать об их образе жизни!

Я отвечал медленно и очень осторожно, чтобы он в точности понял мои слова.

— То, что здесь написано — чушь. Совершенно необоснованная, абсолютная чушь. Я никогда не видел ничего, что позволило бы существование таких ритуалов, и я твердо верю, что никогда в современной истории Азеи не практиковалось ничего, что хоть отдаленно напоминает потворствование своим желаниям, о котором говорится в этой книге. Ты меня понимаешь?

— Я вас слышу, — угрюмо сказал Супал. Очевидно, он не сомневался: его знания Великого Азеанского Секрета будет достаточно, чтобы я открылся ему. — И я вижу, что вы все еще не желаете со мной разговаривать.

— Нам нечего сказать друг другу, — твердо ответил я. — И определившись с этим, я теперь прошу тебя уйти и взять эту… книгу с собой.

Я презрительно бросил пластину через комнату и он поймал ее, разозленный моим упрямым отрицанием его убеждений (не говоря о прямом отказе его принимать). Супал ушел в ярости и я думал, что видел его в последний раз. Я так на это надеялся!

Но меня ждали нелегкие дни.

Два дня спустя я встретил Супала перед Обсерваторией в Курате; мне потребовалась минута, чтобы отмахнуться от него, но встреча омрачила в общем удачный день, и весь его остаток я ходил, задумавшись. Вскоре соотечественники Супала стали появляться везде, куда бы я ни пошел, и, что раздражало еще больше, каким-то образом проникали на собственность, примыкающую к моей, поэтому куда бы я ни пошел и когда бы я ни вернулся домой, то вкратце получал информацию об: 1) их искренности; 2) их достойной природе; 3) моей несправедливости. Нет необходимости говорить: я испытывал искушение указать им, что «справедливость» — не особенно желательная черта среди браксанов, но не сомневался, что если заговорю, то это только подбодрит и спровоцирует наглецов, поэтому молчал.

Наконец я дошел до ручки. Дело было не только в их присутствии или настойчивости, и не в нарушении моего спокойствия (которое я высоко ценю и стараюсь поддерживать), но — в откровенной глупости, которую они демонстрировали и на которую я не мог уже смотреть. Я просил их уйти — они меня игнорировали. Я угрожал им — и да, они испугались, но все равно не сдались. Я являлся единственным связующим звеном между ними и воображаемым миром сексуального мистицизма, и они отказывались оставить меня в покое. Не стоит вообще разговаривать с фанатиками или вам будет никогда от них не отвязаться!

Я даже пытался найти какую-то лазейку в законодательстве, которая позволила бы мне от них избавиться, но, к моему удивлению, там не нашлось ничего подходящего. Наконец, раздраженный и злой (как жаль, что нет ритуалов, чтобы избавиться от такого напряжения!), я обратился к оплоту браксанской нетерпимости — то есть, к моему отцу.

Сечавех всегда радушно принимал меня, думаю, в основном затем, чтобы вызвать раздражение у своих чистокровных детей, ни по какой-либо другой причине. Я никогда не уверен в его мотивах, поэтому обычно, принимая совет Сечавеха с осторожностью. Однако этот вопрос был как раз по нему, поэтому я, не колеблясь, решил спросить его совета.

Я объяснил проблему как мог. (Не сказал ничего особенного об умном камне, не говоря уже про собственную эмоциональную встряску, теплых слов — поменьше и побольше грубых). Хотя, как сыну, мне не следовало обращаться к Сечавеху с такими вещами, но он гордился тем, что моя браксанская половина оказалась доминирующей — возможно потому, что это доказывало превосходство его генов над генами моей матери. Итак, я пересказал ему часть этой истории, приемлемую для браксана, и он предположил мне рассказать остальное.

Когда я закончил, Сечавех довольно улыбнулся, вид у него был чрезвычайно самоуверенный и снисходительный.

— Все просто, — бросил он. — Убей их.

Я не был уверен, отвечает ли он мне или пытается натравить на обидчиков. Это наша обычная игра.

— Убить их? — переспросил я.

— У тебя есть меч, — напомнил Сечавех.

— Но как…

— Достань меч и нанеси удар. Определенно мне не нужно объяснять тебе, Феран, как пользоваться мечом.

Я нахмурился.

— Я знаю, как убивать.

«Правда?» — по-моему, Сечавех бросил мне вызов.

— Значит, так и сделай, — с иронией сказал он.