— Не нужно меня оскорблять, — огрызнулась Лайза.

Я отлично понимала, что при этом подумал Майлс. В свете ее утверждений то, что другие сочли бы оскорблением, ей только польстило бы. Но вслух он этого не произнес.

— Я хотел сказать вот что. Все это замечательно — но есть ли у вас доказательства, что Джордж Айронсмит перерезал горло Лиззи Ропер?

Доказательства были. Если, конечно, можно этому верить. Глядя в ее необычные глаза, которые то лихорадочно бегали, то застывали в одной точке, мне было сложно поверить ее словам. Доказательства должны быть вескими, вряд ли у нее есть такие.

— В нашей семье существует предание, что он убил кого-то. Именно поэтому он не смог вернуться в Англию. Все в нашей семье это знали. Знала его жена, и он рассказал своей дочери, моей бабушке, когда ей исполнилось шестнадцать, незадолго до его смерти.

Она составила слабое подобие генеалогического древа, список потомков Джорджа Айронсмита по прямой линии — ничего похожего на сложную структуру древа Гордона Вестербю. Каждый из нас посмотрел. Я разглядывала его около минуты.

Айронсмит женился на Мэри Шаффер в 1904 году. В том же году у них родилась дочь, тоже Мэри. Мэри Айронсмит вышла замуж за Кларенса Уоринга в 1922 году, и младший из четырех детей, Спенсер Уоринг, родившийся в 1933 году, в 1959 году женился на Бетти Вонг Фельдман. Это родители Лайзы.

«Семейное предание» не могло служить доказательством того, что Джордж Айронсмит убийца.

Лайза связалась с отцом, когда впервые посмотрела фильм Кэри, и он выслал бумаги, которые достались ему от матери. Лишь одна открытка имела отношение к делу. Та, что Айронсмит прислал жене из Англии в 1905 году. На ней не было адреса отправителя, только слово «Лондон», но стоял почтовый штемпель с датой гашения марки, 28 июля. Меня также заинтересовала фотография на открытке. Туристы обычно отправляют из Лондона открытки с видами Букингемского дворца или Парламента, но на этой было озеро в парке Виктория, старая фотография единственного живописного места в Хэкни.

В послании Айронсмита говорилось, что он отплывает домой на следующий день, то есть в субботу, 29 июля. Кроме обращения «возлюбленная Мэри», пары слов о погоде, «здесь жарче, чем дома», подписи «с любовью, Джордж», на самом верху открытки, прямо над адресом, было нарисовано что-то вроде звездочки на знаке «плюс».

Эта открытка доказывала, что Айронсмит был в Лондоне, и, возможно, в Хэкни, приблизительно во время смерти Лиззи Ропер, но отнюдь не являлась доказательством, что ее убил он.

— А что означает этот символ? — спросила Кэри.

— Это знак моей прабабушке, что он убил Лиззи.

Это прозвучало настолько нелепо, что нам было нечего ответить. Но Лайза начала объяснять. Мэри Шаффер-Айронсмит ревновала женщину, в которой видела свою соперницу, и могла успокоиться, только узнав, что та умерла и больше не стоит у нее на пути. Отец Лайзы вспоминал слова своей матери о том, какой любящей парой были ее родители. Айронсмит обожал жену и готов был для нее на все.

Кэри заинтересовало, какие еще бумаги прислал отец Лайзы, но та сказала, что больше ничего стоящего нет — письма прадеда, прабабки, и не относящиеся к делу документы. Однако Кэри настояла на том, чтобы взглянуть, и начала просматривать их. Лайза поднялась, потерла спину, словно сидеть в кресле было для нее непривычно и неудобно, а затем устроилась на полу, скрестив ноги.

Среди «не относящихся к делу документов» оказалось свидетельство о рождении Мэри Шаффер, но не Джорджа Айронсмита.

— Если бы оно у меня было, я бы знала, откуда он, — пробурчала Лайза.

Из свидетельства о браке Айронсмитов, выданного в Чикаго в 1904 году, мы узнали, что Мэри Шаффер было тридцать восемь и она была вдовой, Джорджу Айронсмиту — тридцать четыре, в графе «профессия» стояло «коммивояжер». Их переписка, в основном за время помолвки, оказалась такой же скучной и однообразной, как письма Моэнса из Франции во время войны, которые мои кузены безуспешно пытались опубликовать. Лайза права — в бумагах нет ничего ценного. Мы узнали только, что первый брак Мэри Шаффер длился пятнадцать лет, детей не было.

Письма тоже ничего не дали, однако бомба взорвалась, когда мы наткнулись на контракты Джорджа Айронсмита. Семь лет, с 1885 года, он был сначала учеником мясника, а затем забойщиком скота в Карлайле.

— Я никогда не видела этого прежде, — Лайза сидела на полу в позе Будды. — Видимо, отец где-то их разыскал.

Мы все уставились на пожелтевший от времени документ, а Лайза смотрела нас, довольная произведенным эффектом.

— Вы помните, что сказал судья? «Эта несчастная женщина была убита крайне жестоким способом. Преступление совершено человеком, хорошо знающим, как можно быстро убить». А он это знал, не так ли? Он убивал несчастных коров и овец год за годом. — Лайза зажмурилась. — Лично я вегетарианка.

— Но зачем он это сделал? — спросила бедная Кэри.

— Я вам уже говорила — ублажить свою жену. Убрать Лиззи навсегда.

— Но он рисковал жизнью! Зачем убивать женщину, которую жена никогда не видела и почти не слышала о ней? Убийц в то время вешали, вы знаете? Их ведь не отправляли на принудительные работы на пару лет, а вешали.

— Все из-за любви, — серьезно сказала Лайза. — У моих предков была великая страсть. А люди способны на такое ради любви. Я знаю, на каком корабле он возвращался в Штаты, если это вам поможет, — она одарила Кэри неприятной улыбкой, произнося последние четыре слова. — На «Лузитании». Она отплывала из Плимута и направлялась сначала в Нью-Йорк, а затем еще куда-то, кажется в Бостон.

Майлс предположил, что где-то сохранились списки пассажиров.

— То есть вы мне не верите? — сказала Лайза. — Хотя на самом деле верите. Вы никогда не сняли бы этот фильм, если бы знали то, что я вам сказала. Что вы собираетесь делать?

Кэри пообещала не терять с ней связь.

— Об этом не беспокойтесь. Я сама вам позвоню.

После ее ухода у Кэри началась истерика. И это слабо сказано. Она выла, хохотала, стучала кулаками по стенам, запускала пальцы в волосы, диким взглядом смотрела на Майлса, после чего заявила, что снова начинает курить. Вот так. Ей нужно как следует выпить и выкурить пачку сигарет.

Мы спустились в паб.

— Что мне делать?

— Сначала все проверить, а потом принимать решение, — сказала я. — Думаю, надо начать с корабля.

Мы обе — профессиональные исследователи. Мы знаем, где и как искать информацию. Это дело не двух дней, можно годами искать своих предков, пока докопаешься до истины.

Конечно, каждый исследователь хочет добиться успеха. Истина может не соответствовать гипотезам, поэтому в процессе поиска приходится отбрасывать их одну за другой. Но сейчас Кэри не просто не хотела знать правду — она с упрямством неврастеника восставала против поиска. Ей хотелось все забыть и приступить к работе над новым проектом. Но она не рискнула поступить так, и не только из опасения, что открытие Лайзы понизит рейтинг ее фильма, а потому, что привыкла получать удовольствие от результатов своего труда. О каком удовольствии может идти речь, если ты знаешь, что рассказанная в твоем фильме история — ошибка? Кэри это понимала, и страдала от этого.