загрузили животное в фургон, через несколько секунд после столкновения, уложившего борова на щебенку на повороте у Люковой рощи, он все твердил, что в такую же передрягу попал какой-то его дальний родственник, и закончилось все кучей неприятностей и в хлам испоганенным задним сиденьем.

— Ну и что, блин, делать, если этот гад очнется через час в машине или на кухне у Патарена? Было с тобой такое?

Марсьяль вздохнул.

— Нив жизни.

Толстый Томас был не самым умным и не самым проворным в деревне, но уж точно не нюня.

— А всадим ему заряд на всякий случай.

— Разворотишь всю тушу, — запротестовал мэр.

— Да в башку. Сдалась нам эта башка. Не вешать же над камином. Ну не будет заливного из щек! Просто постой две минуты, я схожу за ружьем, ты откроешь заднюю дверь, и я всажу ему пулю в рыло. На таком расстоянии в дроби смысла нет.

Марсьяль понимал, что рассказ про то, что кабан может проснуться, всего лишь предлог, Томасу просто хочется всадить в зверя в упор заряд ради забавы: еще бы не приятно — подстрелить без осечки, наверняка дикого зверя, — он же никогда не охотился на крупную дичь, а только на куропаток, кроликов, зайцев; и, возможно, бампер «рено» не показался ему достаточно благородным оружием для такой добычи; может быть, все то же тайное желание обладать женщинами, извращенная жажда власти, силы, наслаждения толкала его теперь стрелять в полумертвого дикого зверя.

Марсьяль вздохнул и на этот раз сдался.

— Ладно. Заедем к тебе, прикончим животину на всякий случай и отвезем ее к Патарену разделать. Вот не повезло все же, — случись такое на десять дней раньше, съели бы его за рождественским столом.

— И так съедим, — ответил Томас. — Вкусно будет. Окорока, вырезка, сардельки, запеканка. Сколько он весит, по-твоему?

— Так, навскидку, — два мешка цемента. Плюс-минус пятьдесят кило.

— Вот так добыча, бог ты мой!

Это замечание Томаса вернуло Марсьяля к обязанностям местного начальника; на секунду его чело омрачилось беспокойной морщиной, он взвесил возможный риск, счел его ничтожным и снова улыбнулся:

— На самом деле это называется браконьерством.

— «Браконьерство»? Это ж не наша вина, что кабанище выскочил мне под бампер. Прямо на повороте, ни раньше ни позже. Мог запросто пропороть фургон.

— В таких случаях полагается сдать животное жандармам или муниципалитету. Таков закон.

— Закон — это ты, если позабыл. И вообще, мы с тобой оба с лицензией, и охотничий сезон тоже вроде открыт. Согласен, с машиной охотиться нельзя. Потому-то и надо до кучи всадить кабану из ружья. И будет он у нас легальный.

Мэр, слушая всю эту казуистику, морщился, — должность придала ему некоторый юридический глянец.

— Прибыли, — добавил Томас и пулей влетел в ворота собственного двора. — Сейчас притащу ружье.

Он оставил включенными фары и двигатель; мэр вслушался в ночную тишину — ни звука, только из дома Томаса доносилось бурчание телевизора. Марсьяль подумал, что выстрел переполошит всю деревню; посмотрел на часы — начало двенадцатого; да и бог с ними, как проснутся, так и заснут; кабатчика все равно уже не остановишь.

Красный от бега или от возбуждения, тот уже выскочил из дома с ружьем наперевес; неуклюже зарядил; Марсьяль, как и было условлено, распахнул заднюю дверь и отошел за нее в укрытие. Большой палец Томаса втиснулся в спусковую скобу, от двойного взрыва дрогнула ночь и взлетела к звездам широчайшая улыбка стрелка. «Что за мудак, оба курка спустил», — подумал мэр, у которого звенело в ушах, а дробь, маленькие круглые шарики, вылетев из двух дул на такой короткой дистанции, едва разошлись; летя кучно, почти единой массой, с полутора метров они разнесли пятачок, рыло, сломали левый клык, нижнюю челюсть, выбили глаза, раздробили теменную кость, пробили и вынесли мозг вместе с куском правого уха, внутрь машины до водительского сиденья, где одни дробины застряли в пружинах, а другие, отклонившись, срикошетив в соответствии со скоростью, влетели в пластиковую приборную доску и в бардачок. Почти сразу, с последним ударом сердца кровь красавца-кабана хлынула на рифленый металлический пол, смерть поглотила борова, прежде бывшего отцом Ларжо, а до того лягушкой, нутрией, после нелюдимым бурлаком в темных болотах; того, кто целых полчаса хрюкал от наслаждения, оседлав свинью, кто каркал в летних сумерках, плавал до изнеможения, играл со светлячками, слушал шорох воды о лодку, которую волокут вверх по течению, и плеск шеста, того, кто порхал среди развалин — а раньше был веселой вороной, разбойником с большой дороги, монахом, крестьянином, несокрушимым дубом, камнем, подобранным странником на дороге, и даже однажды ураганом, вырывающим с корнем деревья, того, кто отчаянно желал Матильду и кто истекал кровью на ребристом полу автомобиля, кто станет потом лесным жителем, мавританским воином, чумазым крепостным, овчаркой, голодной лисой, плакучей ивой, адвокатом, богатым купцом и неизменно — самим собой, сообразно заслугам, которые сумеет накопить его слепая душа, подобно всем нам недолгое время мерцая в бесконечной ночи, прежде чем снова быть ввергнутыми в Колесо, обреченными новым и беспрестанным страданиям, ибо страдание есть лишь на Земле — и нигде больше.

ПЕСНЯ

Говорю же: дело тут вовсе не в талье. Наивно даже думать, что в тальях могут быть какие-то причины. Правда, они бедны, и из них трудно вытянуть хоть грош, уж кому знать, как не мне; вам известно, что мне выпало счастье (если, конечно, это счастье) узнать их лучше и ближе некуда; достаточно сказать, что бедолагу, которого вы видите на помосте, отправил туда я. Талья… Да клянусь вам, эти жаки! Чуть что, сразу за вилы. Подлые, грязные людишки. Поди втолкуй им про налоги, про угрозу от испанцев, про золото Нового Света, про нашу торговлю, урожай, религию… Пустое. Тюри им давай! Супа! Одно у каналий на уме! Вы читали путешественников? Дикари, говаривал про них господин де Мон-тень. Прекрасное и молодое первозданное человечество — оно в Новом Свете! А здесь скрытные разбойники, бог ты мой! Этому самое место на дыбе. Будем надеяться, все стихнет и сельская местность вновь обретет подобие порядка. Чуть не сожгли замок, вы в курсе? Войска прибыли из Беарна как раз вовремя. Вот уж была резня. Замечательно их побили. Протыкали мушкетами, рубили на куски алебардами! Эти гасконцы великолепны. Сброд искрошили, ха-ха-ха, вот уж смеху было, — извините, достану платок. Нет, нет, нет, дело тут не в таль-six, это на нас они взъелись, жаки-то. Мы им поперек горла. Красота. Знания. А что голод?.. Да полно! Эти твари