на войне. И что это кошмарно цинично: погибла любимая подружка Мельды, это ужасно, но если бы погибла Мельда — было бы хуже. Раш бы, наверное, некоторое время не мог работать — а сейчас важно, чтобы он работал. Поэтому — повезло нам, да.

Так рассуждать мне было внове и противно, но оно само выплывало — и меня грызла совесть.

А Виллемина меня отвлекала неожиданными вопросами.

— Дорогая Карла, — сказала она, улыбаясь, — вот Жейнар сказал, что не бывает некромантов с очаровательными лицами… но наш драгоценный друг Валор очень хорош собой. Во всяком случае, в облике вампира у него были очень красивое лицо, осанка словно у гвардейского капитана, стройная фигура… Мессир Валор — уникум, некромант, обошедшийся без клейма Тьмы?

— Ничего он не уникум, — сказала я. — Сейчас он и вовсе — одно сплошное клеймо.

— Но раньше? — настаивала Вильма.

— Государыня, да вы же любопытны, фи! — не удержалась я и прыснула.

— О Карла, дорогая! — простонала Вильма. — Теперь любопытство меня убьёт, а спросить у самого мессира Валора я не посмею.

— А мне почём же знать? — я сделала самую постную мину. — Если клеймо не на лице…

— Но ты же знаешь?

— Да ладно, знаю, — сказала я. — Я же видела его призрак в истлевших лохмотьях, я всё про него знаю. У него справа под рёбрами росли три пальца. Не спрашивай, как это возможно. Выглядело это просто чудовищно — так что, я думаю, ты сделаешь очень разумно, если не станешь его расспрашивать.

— Боже мой, — вздохнула Вильма. — Я — любопытная, мне нет прощения, я никогда не заговорю об этом с Валором. И никто не заговорит. У него теперь искусственное тело, но без изъяна. Пусть все думают, что мессир Валор — исключение из правил.

— Пусть, — сказала я. — Иногда клеймо — уж чересчур… ну, ты понимаешь.

Мы вышли из кареты у парадного входа во Дворец — и немолодая дама в великолепной шляпе и длинной, по моде Перелесья, шубе, которая вроде бы спокойно прогуливалась по площади, вдруг кинулась к нам бегом по свежевыпавшему снегу.

С прытью совершенно не по возрасту.

Её задержали караульные гвардейцы — а она закричала:

— Государыня, я вас умоляю! Позвольте с вами побеседовать! Я на колени кинусь!

Виллемина остановилась. Дама рвалась из рук гвардейцев. Тяпка зарычала.

— Что с ней, Тяп? — спросила я. — Давай, нюхай.

Тяпка подбежала к даме, которая так дёрнулась, что чуть не сбила гвардейца с ног. Нюхала — и тихо рычала. Я подошла поближе: от дамы еле-еле заметно тянуло злом. При ней не было артефактов, но она была окружена… для Тяпки, наверное, это было запахом, а для меня — скорее ощущением, этаким невидимым флёром зла, от которого Дар превращается в столб огня.

— Придержите эту тётку, — сказала я. — Она побывала рядом с чем-то адским и, по-моему, неоднократно.

— Это неправда! — воскликнула тётка со слезами в голосе. — Прекраснейшая государыня, выслушайте меня, ради Бога! Моя семья в страшной беде, нас оклеветали…

Тяпка гавкнула.

— Извольте назвать себя, леди, — сказала Виллемина.

Без злости, без нажима, просто сказала. А мне на миг стало не по себе: откуда-то в её спокойном голосе взялся такой смертельный лёд… Честно говоря, я не ожидала.

Тётка, кажется, тоже его почувствовала — даже переменилась в лице.

— Октия… из дома Кочующей Дюны, — сказала она, заикнувшись на вдохе.

— Вот как, — Виллемина чуть кивнула. — То есть вы — мать Райса из дома Кочующей Дюны, коммерции советника, который работал в банке «Тритон»? Я поняла верно?

— Да, прекраснейшая государыня, — тётка взяла себя в руки, стала говорить спокойнее, но быстрее, будто боялась, что Виллемина не дослушает до конца. — Моего несчастного сына оклеветали враги, он арестован, дома был обыск, арестовали мою невестку, брата, арестовали нескольких знакомых, обвиняют в чудовищных вещах, в государственной измене! Но этого не может быть, государыня, никак не может!

— Леди Октия, — сказала Виллемина, — я удивлена тем, что вы пришли сюда. Вы — мать человека, который организовал массовое убийство, и это меньшее из того, что он планировал сделать. Я хорошо осведомлена о ходе следствия и о выводах предварительного закрытого слушанья дела. Ваши сын и брат будут повешены как убийцы и предатели. О невестке я пока ничего не могу сказать: её вина доказана частично. Быть может, рассмотрев все обстоятельства дела, судьи сочтут возможным заменить ей казнь пожизненной каторгой. Это всё, леди.

— Это же ложь, государыня! — зарыдала тётка. — Какое убийство… мой сын никогда! Никогда!

— Не трудитесь, леди, — сказала Виллемина. — Мне были представлены исчерпывающие доказательства. И позвольте дать вам совет: пожертвуйте имущество, не подлежащее конфискации, целителям Святого Ордена и попробуйте убедить настоятельницу монастыря Святой Эльмы У Берега принять вас на покаяние. Таким образом вы, я надеюсь, сможете спасти свою душу.

По лицу тётки прошла тень — и на нём отразилась такая яростная ненависть, что меня шатнуло. Я чуть не высказала ей всё, что думала, — но Виллемина тронула меня за локоть и чуть качнула головой. И приказала гвардейцам:

— Мессиры, извольте проводить даму под стражу. Необходимо также сообщить о ней мессиру Броуку.

И всё. Повернулась и пошла во Дворец — и я за ней. Я чувствовала себя слегка оглушённой.

— Ничего себе, ну и дрянь! — сказала я, когда мы уже были в своих стенах. — Это ведь мамаша того типчика, который убедил погибшего банкира взять с собой к Рашу убийц, да?

— Да, — сказала Вильма кратко. Мне показалось, что разговор с тёткой её ужасно утомил, хоть на улице это и не было заметно.

— Вот что с людьми произошло? — сказала я грустно. — Я просто понять не могу. Ведь нормальная вроде семья, родовитая, небедные люди. Шикарные должности. И вот это…

— То же, что и всегда, дорогая, — так же грустно, отогревшимся, обычным, правильным голосом сказала моя королева. — Произошли деньги и власть: они есть — их хочется больше. Им немало пообещали. Этот Райс рассчитывал на придворную должность, возможно — стать канцлером при новом дворе. Между прочим, собственное руководство группа Райса тоже потихоньку травила: кого-то должны были свести в могилу, кого-то собирались превратить в