Проходившему мимо Скилу шепнул:

— Ничего, мы его еще повесим. При всем люде честном, на лобном месте!

Скил замер рядом, склонил голову — когда говорит князь, надо слушать. Сам же думал — не вовремя появился друг державный, не вовремя.

— А будешь своевольничать, и тебе висеть! — добавил Жив. Потом ткнул Скила кулаком под ребра, словно проверяя на крепость. Сказал тише: — Пойдем со мной, Сокол!

Лаз они нашли не сразу. Два часа провозились, двигая старые неподъемные плиты. А как сдвинули их, так и дохнуло изнизу холодом полуночных стран.

Первые шесть валунов ударили в Круглую башню, что возвышалась посреди Восточной стены, ударили разом, словно из одной тучи выпали.

Вместе с обломками креплений, изуродованных до неузнаваемости настилов, с выбитыми камнями Ворон полетел вниз. Но упасть не успел, чьи-то крепкие руки ухватили его под колено, дернули вбок. Ворон ударился плечом о кладку, потом перевернулся и застыл на мягком и живом

— Ну и тяжел же ты, старый черт! — Овил выполз из-под него, встал, отряхнулся. Поглядел уныло на большую бадью с горючей водой. Толку от нее пока не было — кого поливать, внизу свои, а Кро-новы камнеметы далеко. Про них и знать никто не знал, видно, были они прикрыты ветвями, листвой, за триста шагов не разглядишь.

Ворон сел, привалился спиной к кладке, грубой и шершавой.

— Крепко они нас, — рассудил спокойно, — эдак можно все башни посшибать.

Словно в подтверждение его слов еще два валуна обрушились на уцелевший верх, снесли его — град каменьев прогремел совсем рядом, жутко закричал кто-то внизу, на земле.

— Нерасторопный, — пожалел Овил, сел под притолку рядом с седьм воеводою.

Сквозь бойницу видно было, как дружины с внешней стороны стены пошли, а потом с оглушительным криком побежали на врага. Камнеметы надо было уничтожить, иначе самое позднее через два дня в стенах будут бреши, а тогда и крепости грош цена и ее башням.

— Надо бы туда, — затосковал по сече Ворон, припал лбом к камню, сощурил единственный глаз. Потом вспомнил про перуны гремучие, вскарабкался по обломкам дубовой лестницы на пролет выше. У пристенка лежали только три перуна, значит, остальные внизу, под обломками.

Следующий валун ударил прямо в бойницу, стены не пробил. Но мощным толчком Ворона с Овилом отбросило к провалу, еле удержались. На какое-то время старого коревана оглушило. Он лежал на спине и видел, как по небу, прямо над ним, проносятся огромные камни; семь камней пролетели в сторону Кронова полчища, то метали из крепости, метали не пристрельно, наугад, двенадцать валунов обрушились на город — Ворон не слышал звуков, но чувствовал, как содрогается земля, а вместе с ней стена, башня. Когда он подполз к бойнице, выглянул наружу — остатки дружин, ринувшихся на осаждающих, бежали разрозненными кучками назад. Крон отбил пер- вый удар. Значит, и второй отобьет, и третий… Но эти глыбищи! Только разъяренные титаны могут бросать такие камни! Жечь… надо жечь их камнеметы! Но как?! Жив поставил его на Восточную стену, дал под руку полторы тысячи человек, каждый знает свое место, свое дело. А толку что?! Со всех сторон уже летят камни, крушат стены, башни, ворота, бьют воев наружних — эдак все внешние дружины будут раздавлены меж стеной и полчищами. И еще один валун ударил в бойницу, кладка дрогнула, начала осыпаться.

— Ой, крепко! — простонал Овил, держась за ушибленную руку. — Видать, Крон за нас всерьез взялся.

Ворон не стал вступать в пересуды. Поднялся, скрипя зубами. Спустился по ходящей ходуном балке еще на пролет, вышел на стену. Справа зияла добрая брешь. Но она не расстроила воеводу — высоко, не добраться до краев снизу. Урон был немалый, сотники подбегали к нему, разводили руками — каждый недосчитывался четверти воев, а то и трети. За неполные полдня натиска!

— Стоять! — говорил Ворон. Что он мог еще сказать. Их дело стоять на стенах, оборонять град стольный, себя беречь до поры до времени. А там пусть Великий князь решает. Эх, будь он на его месте — давно бы собрал всех отовсюду, да так бы ударил прямо в лоб рати Кроновой, что только бы искры посыпались из глаз.

А внешние дружины пока сдерживали идущих на приступ. Жизни свои клали, но не подпускали к стенам. Ворон втихомолку завидовал воям, что с мечами в руках встречали врага. Стар был годами и телом, а душа рвалась в бой молодецкий. И пошел бы за ворота, да Жив строго-настрого приказал вниз не спускаться. Ему видней!

В который раз уже Ворон сунулся к растрескан-ной бойнице, глянул на склон под стеной. И растерялся. Дружины-защитницы ряд за рядом, вой за воем втягивались в полураспахнутые ворота. Крайние отряды, далекие, щетинились копьями, метали стрелы и дротики, прикрывали отход. «Измена!» — пробормотал Ворон под нос. Огляделся, ища Овила.

И громко выкрикнул:

— Браты, готовься к бою! Отворяй бадьи! Желоба заноси! Поворачивайся! Живей, браты!!!

Первыми Жив послал уральцев, дал им провожатым Скила да своих скрытненских шестерых с бурдюками за спиной. Ход был тесен.

— В черный вырий адский лезем, — проворчал Скил, — не иначе!

Но сиганул во мрак первым. Факелов не жгли, опасно. Прыгали один за другим — суровые, мрачные, но без страха идущие на смерть.

Айд-Полута сидел на плите пыльной, тяжело дышал. Коща все скрылись в дыре тайного хода, сказал отрешенно:

— Коли ведом лаз батюшке, каждого побьют — высунулась голова, ссекли ее, за белы руки вытащили тело, жди следующую голову.

— Не каркай! — пригрозил Жив. А сам пожалел, что не пошел первьм.

В другой ход, дальний, горный уже полдня вой за воем лезли, не одна тысяча ушла. Не задохнулись бы, думал Жив, столько люда в эдакой теснотище. Только выхода нет, иначе всех в запертой крепости побьют. Хоть и велика она безмерно, а ведь и Крон подступился с умом да с большим числом, умеет воевать отец-батюшка. Теперь Жив начинал явно ощущать — родная кровь, наверное, врали про измену матери, узнавал в себе отцовы повады, а в нем свои, упрямец, не жалеющий себя, хитроумный, напористый, ярый. Временами Жив ставил себя на его место, прикидывал то да се, и уже знал, как Крон поступит. Война не просто сечи да походы, война большая — большая игра, которую выигрывает не сильный, но умный. Крон был умен, хитер и коварен. Мало того. Крон не жалел его, как он. Жив, жалел во враге своем отца родного. Что делать… теперь назад не повернешь.

Скил бежал трусцой по подземному ходу, пока можно было бежать, топча сапогами какую-то мяг^ кую, не видимую во тьме труху, распугивая редких ленивых, раскормленных крыс. Но когда своды стали совсем низкими, пришлось сгибаться в три погибели. Последние сто шагов почти полз, лишь на минуту останавливаясь, прислушиваясь — как там задние. Говорить никак нельзя было, одно слово, один звук лишний мог стоить головы.

А когда уперся в стену холодную, сам вдруг похолодел. Неужели завал. Толкнул раз, другой… почувствовал, поддается камень. Подоспевший уралец протиснулся, помог. И почти сразу в глаза ударил слабый свет. Слава Роду! — про себя возблагодарил небеса Скил. Выполз из дыры. И понял, что находится в дремучей чаще, в буреломе диком, посреди замшелых зеленых валунов. На миг растерялся. Потом вспомнил, что Жив рассказывал, проверил себя, по коре на древах, по лишайнику север определил, обрадовался.