Зашел я в дом старых большевиков, где с 30-х годов жил этот пламенный революционер. Когда-то здесь было спецраспределение и спецобслуживание. Но всему приходит конец. Дом, построенный в духе конструктивизма, сильно обветшал, квартиры требуют ремонта. В квартире Ермакова живут другие люди, его не знают. Не помнят его и в квартирах рядом. С час хожу по двору, расспрашиваю стариков. Нет, никто не помнит…» [415]

Ваше Святейшество! Обращаюсь к Вам по самому неотложному в данный момент вопросу из всего комплекса проблем, связанных с изучением обстоятельств гибели в 1918 г. в Екатеринбурге Царской семьи и ее слуг – к вопросу о дальнейшей судьбе найденных в 1991 г. людских останков. Как известно, эти останки сразу же были сенсационно объявлены «Царскими», что вызвало решительные возражения многих исследователей Екатеринбургской трагедии, не снятые и теперь.

Тем не менее недавно Госкомиссия, занимающаяся «идентификацией» этих останков, все по той же лишь «царской» версии приняла решение перезахоронить их именно как «царские» и соответственно с «августейшим» образом размахом. Сделано это по-прежнему без какой-либо исторической аргументации самого происхождения захоронения под Коптяковской дорогой.

В связи с этим я вынужден прервать свое многолетнее молчание и приоткрыть завесу над некоторыми эпизодами Екатеринбургской трагедии. И прежде всего – над мнимой тайной обнаруженной «могилы». Насколько мне известно, именно Ваши мудрость и терпение как Предстоятеля Русской Православной Церкви до сих сор сдерживали агрессивные попытки разных сил понудить и Церковь к согласию перезахоронить далеко не достоверные останки по «царскому» ритуалу. Буду рад, если хоть малой толикой помогу укрепить позицию Вашего Святейшества и РПЦ уберечь Церковь от грозящей беды – от возможного «обретения» ею в будущем, в случае канонизации когда-либо мучеников Екатеринбурга, ложных мощей, чего она не может попустить.

Коротко представлюсь. Журналист. Бывший корреспондент «Комсомольской правды» и «Правды». Но случилось в моей жизни так, что, еще будучи студентом отделения журналистики Уральского университета (тогда в Свердловске), я встречался в 1951 г. с действительным убийцем Николая II – Петром Захаровичем Ермаковым. Пишу лишь о себе, потому что организовавший ту встречу мой университетский друг С.М. Бетев, впоследствии известный на Урале писатель, к сожалению, скончался в 1990 г. С тех пор я остаюсь единственным свидетелем всего того, что рассказывал П.З. Ермаков, в том числе и о существовании некой «тайной могилы», которую он обещал, но не успел нам показать.

«Цареубийц» в нынешней свободной от историзма прессе развелось уже не меньше, чем тех, кто еще недавно в той же прессе «нес» на кремлевском субботнике знаменитое ленинское бревно.

Зато ключевая к разгадке многих тайн «преступления века» фигура Ермакова с ходу отметается в сторону из-за его известных непомерных претензий на цареубийство: а, это тот, который всюду заявлял, что он один «всех, всех убил». Между тем если посчитать, то, по всем «свидетельствам» распорядителя «казни» Я.М. Юровского, выходит, что «всех, всех» убил в ту июльскую ночь как раз он: минимум восемь жертв из одиннадцати. На такое не отваживался даже и «кровавый Мюнхгаузен» Ермаков.

Пишу это потому, что преступление не может быть раскрыто, если по его «следам» водит сам преступник. Не могу превращать это письмо в детальное историческое исследование, но убежден и готов где угодно доказать: все «свидетельства» Я.М. Юровского о екатеринбургском злодеянии сотканы из сплошной, непролазной лжи. С чрезвычайной осторожностью надо относиться и к разным «мемуарам» остальных убийц (П.3. Ермакова, Г.П. Никулина и М.А. Медведева-Кудрина), а также «похоронщиков». Фраза «Лжет, как участник» имеет здесь отнюдь не иронический смысл. Поскольку убийцы просто не могли знать многих событий тех нечеловеческих трех дней и ночей 1918 г. Вот почему все их «свидетельства» являют собой всего лишь «малые версии» одной Большой большевистской лжи о совершенном преступлении. Они уводят очень далеко от подлинных путей к Истине. И надо менять сам принцип подхода к исследованию всех свидетельств с «красной» стороны.

Иное дело предсмертная (как вскоре оказалось) исповедь Ермакова. 30 марта 1952 г. перед нами сидел не тот хвастливый и болтливый Ермаков, какого мы ранее знали. Болезненно желтый, обиженный, ничем не отмеченный родной властью за свой «подвиг», всеми презираемый и забытый, не привечаемый даже в обкоме партии… Обещанное ему в 1918 г. «счастье» за убийство Царя не состоялось. Он сидел за столом с водкой и пельменями. И обрушивал на нас, студентов журфака, свой оглушительный рассказ, свою кровавую правду, которую не пожелал уносить в могилу.

В тот день мы и узнали во многих деталях (еще более ужасных, чем известно теперь), что же на самом деле произошло в подвальной комнате Ипатьевского дома в ночь на 17 июля 1918 г. Узнали про судьбу палачей, про обезумевшую их команду, про то, как уничтожались тела мучеников, про драгоценности, снятые с убитых Великих княжон. И даже про то, где и кем они были зарыты в 1918 г. Разумеется, все, что я услышал о цареубийстве тогда и что сверяю-проверяю поныне, требует целой серии отдельных, сугубо доказательных публикаций. И я постараюсь это сделать по мере возможностей и сил. Тема же этого письма – подлинная история коптяковского захоронения и совершенно неясная пока судьба упрятанных в нем останков.

Июль 1918 г.: как уничтожались тела мучеников.

Ермаков рассказывал лишь то, что знал. А знал и он далеко не все. Акция по уничтожению (или сокрытию) тел была еще более скрытой, чем убийство. Строилась она на симуляции и слухах. И чем нелепее был слух, тем лучше. Скажем, версия со «сбрасыванием» тел в шахту и последующим их доставанием из шахты. Абсурд! А ведь сработало, да как! До сих пор эту фантастическую версию строго «по Юровскому» повторяет ведущий следствие по «делу Романовых» прокурор-криминалист Генпрокуратуры В.Н. Соловьев (см. журнал «Домовой», 1996, № 2, с. 14).

Ермаков рассказывал нам: борьбу за «право первой пули» Юровский начал еще в ту ночь, при окровавленных трупах. Едва затихла стрельба, как из комендантской прибежал военный комиссар Голощекин, в ярости спросил: «Что так долго возились?» Юровский ответил: «Команда растерялась, пришлось мне самому все взять на себя». В коптяковский лес Юровский с телами убитых не ездил: трупы увозили Ермаков и Медведев-Кудрин с «двумя товарищами».

Не стану описывать всего происходившего в те дни и ночи близ шахты. Все это почти с полной достоверностью установлено – «белым» следствием еще в 1918–1919 гг. Говорю «почти», потому что есть чрезвычайно важные детали, которые не могли быть известны тому следствию и о которых поведал нам цареубийца Ермаков.

Он категорически утверждал: трупов было тринадцать, потому что на другой день привезли еще тела двух «австрийцев» (или мадьяр) – тех самых, что отказались участвовать в расстреле царской семьи: «Девиц не стреляем!»