отличие, но я клянусь всем, что свято и дорого для меня: если момент наступит, я не уклонюсь от долга, который вы возложили на нас.

– Вы истинный друг! – вот все, что она могла проговорить, заливаясь слезами.

– Клянусь сделать то же самое, дорогая мадам Мина! – сказал Ван Хельсинг.

– И я! – произнес лорд Годалминг.

– И я последую их примеру, – заявил ее муж, обернувшись к ней с блуждающими глазами, и спросил:

– Должен ли я также дать обещание, жена моя?

– Да, милый, – сказала она с бесконечным сочувствием в голосе и глазах. – Ты не должен отказываться. Ты самый близкий и дорогой для меня человек; в тебе весь мой мир; наши души спаяны одна с другой на всю жизнь и на всю вечность. Подумай, дорогой, о том, что были времена, когда храбрые мужья убивали своих жен и близких женщин, чтобы они не могли попасть в руки врагов. Это обязанность мужчин перед теми, кого они любят, во время тяжких испытаний. О, дорогой мой, если мне суждено принять смерть от чьей-либо руки, то пусть это будет рука того, кто любит меня сильнее всех.

Еще одно предостережение – предостережение, которого вы не должны забывать: если это время должно наступить, то оно наступит скоро и неожиданно, и в таком случае вы должны, не теряя времени, воспользоваться выгодой своего положения, потому что в то время я могу быть… нет, если оно наступит, то я уже буду… связана с вашим врагом против вас.

И еще одна просьба, – добавила она после минутной паузы, – она не столь существенна и необходима, как первая, но я желаю, чтобы вы сделали одну вещь для меня, и прошу согласиться.

Мы все молча кивнули головами.

– Я желаю, чтобы вы прочли надо мной обряд погребения.

Ее прервал громкий стон мужа: взяв его руку, она приложила ее к своему сердцу и продолжала:

– Ты должен хоть когда-нибудь прочесть его надо мой. Какой бы ни был выход из этого страшного положения, это будет утешительной мыслью для всех или некоторых из нас. Надеюсь, прочтешь ты, голубчик мой, чтобы он запечатлелся в моей памяти навеки в звуках твоего голоса… что бы ни случилось.

– Но, дорогая моя, – молил он, – смерть далека от тебя.

– Нет, – ответила она, – я ближе к смерти в настоящую минуту, чем если бы лежала под тяжестью могильной насыпи.

Как я могу – да и вообще кто-нибудь – описать эту страшную сцену во всей ее торжественности. Даже скептик, видящий одну лишь пародию горькой истины во всякой святыне и во всяком волнении, был бы растроган до глубины сердца, если бы увидел маленькую группу любящих и преданных друзей на коленях вокруг осужденной и тоскующей женщины; или услышал бы страстную нежность в голосе супруга, когда он прерывающимся от волнения голосом, так что ему приходилось временами умолкать, читал простой и прекрасный обряд погребения.

– Я… не могу продолжать… слова… и… не хватает у меня… голоса…

Она была права в своем инстинктивном требовании. Как это ни было странно, какой бы причудливой ни казалась нам эта сцена, нам, которые находились в то время под сильным ее влиянием, впоследствии она доставила большое утешение; и молчание, которое доказывало скорый конец свободы души миссис Харкер, не было для нас полным отчаянием, как мы того опасались.

Дневник Джонатана Харкера

15 октября. Варна

Мы покинули Черинг-Кросс 12-го утром, приехали в Париж в ту же ночь и заняли приготовленные для нас места в Восточном экспрессе. Мы ехали день и ночь и прибыли сюда около пяти часов вечера. Лорд Годалминг отправился в консульство справиться, нет ли телеграммы на его имя, а мы расположились в гостинице. Дорогой, вероятно, происходили случайности; я, впрочем, был* слишком поглощен желанием уехать, чтобы обращать на них внимание. Пока «Царица Екатерина» не придет в порт, для меня не может быть ничего интересного на всем земном шаре. Слава Богу, Мина здорова и как будто окрепла: возвращается румянец. Она много спит; дорогою она спала почти все время. Перед закатом и восходом солнца она, впрочем, бодрствует и тревожна; у Ван Хельсинга вошло в привычку гипнотизировать ее в это время. Сначала требовалось некоторое усилие, но теперь она вдруг поддалась ему, точно привыкла подключаться. Он всегда спрашивает ее, что она видит и слышит.

Она отвечает:

– Ничего; все темно. Я слышу, как волны ударяются о борт, и как бурлит вода. Паруса и снасти натягиваются, реи скрипят. Ветер сильный…

Очевидно, что «Царица Екатерина» все еще в море и спешно направляется в Варну. Лорд Годалминг только что вернулся. Получил четыре телеграммы, по одной в день со времени нашего отъезда, и все одинакового содержания: Ллойд не имеет известий о «Царице Екатерине».

Мы пообедали рано и легли спать. Завтра нам надо повидать вице-консула и устроить так, если возможно, чтобы попасть на корабль, как только он придет. Ван Хельсинг говорит, что для нас важно попасть на судно между восходом и закатом солнца. Граф, превратись он даже в летучую мышь, не может силою своей воли пересечь воду и поэтому не может покинуть корабль. Так как он не посмеет обернуться человеком, не возбуждая подозрения, чего он, очевидно, желает избегнуть, то он должен оставаться в ящике. Следовательно, если мы попадем на судно после восхода солнца, он будет в нашей власти, потому что мы сможем открыть ящик и овладеть им прежде, чем он проснется. Пощады от нас ему нечего ждать. Надеемся, что с чиновниками и моряками затруднений не возникнет. Слава Богу, это такая страна, где подкупом можно сделать все, а мы в достаточном количестве запаслись деньгами. Нам надо только похлопотать, чтобы судно не могло войти в порт неведомо для нас между закатом и восходом солнца, и мы будем спасены.

16 октября

Ответ Мины все тот же: удары волн о борт корабля и бурливая волна, темнота и благоприятные ветры. Мы, очевидно, в полосе везения, и когда услышим о «Царице Екатерине», мы будем готовы. Так как она должна пройти через Дарданеллы, мы можем быть уверены, что узнаем все своевременно.

17 октября

Теперь, кажется, все устроено для встречи графа. Годалминг сказал судовладельцам, что подозревает, что в ящике на корабле могут оказаться вещи, украденные у его приятеля, и получил согласие на вскрытие ящика под свою ответственность. Владелец корабля дал ему письмо, приказывающее капитану предоставить Годалмингу полную свободу действий, и дал такое же разрешение на имя своего агента в Варне. Мы повидали агента, на которого