Орсо пожал плечами:

– Что тебе больше нравится: величественная ложь или уродливая правда?

– По мне, так лучше обойтись и без того, и без другого, – пробормотала Хильди.

Еще более смешанные чувства Орсо испытывал относительно изменений, произведенных на площади Маршалов. Он пытался держать подбородок кверху и идти с той беззаботной развязностью, что так раздражала его многочисленных охранников, но не мог удержаться, чтобы нет-нет да не опустить глаза. Не мог удержаться, чтобы не читать имена, высеченные на плитах, на которых некогда закончился парад в его честь. То здесь, то там виднелись оплывшие горки свечных огарков, осыпавшиеся венки, размокшие листки со словами благодарности – самодельные святилища, образовавшиеся вокруг имен наиболее почитаемых мучеников. Столько имен… Тысячи и тысячи; и за каждым стоял человек, умерший, чтобы он мог сидеть в золоченом кресле и делать вид, будто правит страной.

Может быть, к счастью, а может быть, нет, но его внимание вскорости было отвлечено обычными насмешками. Зима значительно уменьшила размеры толпы возле Народного Суда, но оставшиеся фанатики восполняли свою малочисленность интенсивностью своей ярости. Они наседали на охранников, потрясая памфлетами и выкрикивая оскорбления.

Орсо, как всегда, улыбался, махал и посылал им воздушные поцелуи.

– Вы так добры, мои подданные! Явиться ради меня в такой холод! Весьма любезно с вашей стороны!

Какая-то женщина плюнула в него, и он прижал руку к своей куртке, словно поймал букет цветов.

– Я сохраню это как величайшее сокровище!

– Да здравствует король! – выкрикнул кто-то.

– О нет, – проговорила Хильди.

Кто-то взобрался на один из разбитых пьедесталов возле ступеней суда. Блеснуло золотое солнце Союза на куске материи, которым отчаянно размахивал несчастный.

Толпу обуяла ярость.

– Да здравствует…

Крик оборвался воплем. Человека стащили вниз. Люди нахлынули со всех сторон, пытаясь добраться до него, чтобы принять участие в избиении.

Подобные случаи происходили все чаще. Кто были эти спонтанные роялисты? Сумасшедшие? Простаки? Самоубийцы? Или просто в людях накопилось столько разочарования в Великой Перемене, что это породило нечто вроде мании? Орсо был благодарен за любую поддержку, но неужели они не могли поддерживать его молча? Открытые демонстрации монархических чувств никому не приносили пользы – меньше всего самому монарху.

В своем последнем послании Тойфель сообщала, что планы понемногу приводятся в действие. Что он должен быть наготове. Что, возможно, все решится в течение нескольких дней. При мысли об этом ему приходилось каждый раз подавлять прилив нервного возбуждения.

Наклонившись к Хильди, он прошептал:

– Я думаю, Судья скоро отдаст меня под суд.

– Вы говорите это уже несколько месяцев.

– Ситуация становится опасной.

– Это вы тоже говорите уже несколько месяцев.

– Потому что это правда! Хильди, я серьезно. Сейчас, возможно, самый лучший момент для тебя уйти в сторону.

Она еще больше понизила голос и проговорила сквозь сжатые губы:

– У ваших друзей все получится.

Орсо мельком увидел своего последнего поклонника – его волокли мимо, бесчувственного, с кровью в волосах. Один из охранников лениво пнул его ногой. Толпа набросилась на старый флаг, словно стая волков на труп своей жертвы, готовые растоптать друг друга в своем рвении растоптать ненавистный символ. Капрал Хальдер наблюдал за происходящим со скучающе-отстраненным выражением, положив руки на бедра.

– Я, конечно, надеюсь на это, – пробормотал Орсо, – но, будучи реалистом…

– С каких это пор вы им заделались?

– …вероятность неудачи очень велика. – Фактически чем ближе был заветный день, тем она казалась больше. – А последствия неудачи…

Их едва ли стоило перечислять. Он и без того все время беспомощно прокручивал их в мозгу, а когда спал, они ему снились.

– Если у них все же ничего не выйдет…

– Вы узнаете об этом, когда услышите, как я разоблачаю вас в Народном Суде.

Орсо улыбнулся:

– Молодец, девочка! И пускай твое разоблачение будет скандальным, хорошо? Без этого скучного вычитывания списков имен, как стало принято в последнее время… Я хочу, чтобы твоя речь фонтанировала пикантными подробностями, шокирующими фактами и примерами моей низкой нравственности.

– О, я им устрою настоящий фейерверк, – пообещала Хильди. – На галереях все обосрутся.

– Может быть, до этого все же доводить не стоит. Там и без того воняет.

– Пошли, – буркнул Хальдер, подталкивая Орсо вверх по ступеням Народного Суда.

Было время, когда доступ к королевской особе диктовался правилами, изложенными в книге по этикету в четыре пальца толщиной. Теперь любой идиот мог безнаказанно пихать его в спину.

…Судья с комфортом развалилась в кресле, в то время как Орсо засунули в его монаршью клетку. Он увидел, что в передних рядах, где обычно прихорашивались гражданин Брок с его инглийцами, зияла дыра. Орсо очень надеялся, что им самим устроили скандальное разоблачение и уволокли в Дом Чистоты, но, наверное, это было бы чересчур большой удачей. Если подумать, удача не посещала его уже пару десятилетий.

– Тишина в зале!

Гул голосов смолк, и вперед вышел Суорбрек. Он теперь расхаживал в кроваво-красном костюме – с тех пор, как был назначен главным обвинителем от Великой Перемены. Поскольку происходящее имело отношение не столько к закону, сколько к утешительным фантазиям и дешевой мелодраме, без сомнения, писатель подходил на эту роль как никто другой.

– После нескольких недель кропотливого расследования, – выкрикнул он (имея в виду несколько ночей, в течение которых несчастных вытаскивали наугад из их постелей), – преданные служители Великой Перемены, – (здесь имелись в виду вечно пьяные, накачанные наркотиками и рвущиеся убивать сжигатели), – вырвали с корнем самый зловещий заговор и вытащили его на свет правосудия!

Вечно у них новые заговоры. И вечно они самые зловещие. С каждым разом все более изощренные, дьявольские, не поддающиеся опровержению. Интриги, в которые каким-то образом оказывались вовлечены стирийцы, гурки и северяне – все сразу. Заговоры, предполагавшие, что враги Великой Перемены должны быть непостижимыми кукловодами и полными идиотами одновременно. Орсо подумал о том, что случится, когда сжигатели перебьют всех. Возможно, Судья напоследок устроит суд над самой собой, в пустом Народном Суде приговорит себя к смерти и спрыгнет с вершины Цепной башни? При этой мысли он не смог удержаться от совершенно неуместного смешка. Жаль, что он не доживет до того, чтобы это увидеть, – он-то, небось, превратится в кашу на дне сухого рва за много лет до этого события. Разве что его друзья из Дома Чистоты все же добьются успеха раньше, чем с ним будет покончено…