Антонина двинулась к ним.

Первым ее увидел пацаненок. Удивленно посмотрел на незнакомую женщину, дернул отца за сорочку:

— Пап… тетя…

Артур оглянулся, как-то на миг замер, даже вроде задохнулся.

— Здравствуй, Тося, — произнес, вытерев от масла руки и отбросив тряпку.

— Здравствуй, — ответила Антонина и усмехнулась: — Мастерите?

— Да вот, кто-то выбросил старье на свалку, я затащил во двор, учу Юрика разбираться в двигателе. Все на кусок хлеба пригодится.

Антонина перевела взгляд на мальчика, нелепо спросила:

— Сынок, значит?

— Сынок, — улыбнулся Артур, повторил: — Юрик.

— Большой. На тебя похож.

— Все так говорят. А ты, значит, освободилась?

— Можно и так сказать.

— А вы кто? — спросил Юрик.

— Кто я? — переспросила Антонина, глянула на Артура. — Спроси у папы, кто я.

— Пап, кто эта тетя?

— Потом расскажу. — Он взял пацаненка за плечи, развернул. — Пока погуляй, а мне нужно с тетей поговорить.

Юрик убежал, оглядываясь, Антонина спросила:

— Наверное, плохо пацану без мамы? Скучает?

— А чего скучать? — пожал плечами Артур. — Он же ее ни разу не видел. Как родился, все время со мной. Я ему и папка, и мамка.

— Жениться еще не собрался?

— Зачем, Тось? Сначала пацана важно поднять, а уже потом о себе думать, — неуверенно спросил: — Может, чайку вскипячу?

— Не нужно. Я ненадолго.

— Ненадолго — это как?

— Поговорим, и уйду.

— Куда?

— Еще не решила.

— Так ведь… ведь вроде это твой дом?

— Был мой, теперь твой.

— А я не возражаю… Живи себе, места хватит. Думаю, как-нибудь уладимся.

— Ты, может, и уладишься, только я вряд ли.

— А что нам делить, Тось? Все, что было, этими годами как-то вымылось, потускнело. Можно сказать, отодвинулось. У каждого своя жизнь. А Юрику женский пригляд очень даже не помешает.

— Нет, Артур. У тебя, может, и потускнело, а я вот вошла во двор, и всю холодным потом. Не хочу… вернее, боюсь возвращаться в то время. Да и тебе с твоим сынком это ни к чему. Живите себе с богом. Мне ничего от тебя не нужно. Все, что нужно было, в свое время взяла. За то и расплатилась. — Она легонько поклонилась, через силу улыбнулась. — Прощай, милый… Беспокоить больше не буду. А если как-нибудь вспомню, то это тебя не касается. Это уже мое…

Неторопливо и грузно повернулась, пересекла двор, махнула замершему на веранде Юрику, плотно закрыла за собой калитку и вскоре скрылась в узкой зеленеющей улочке.

Артур провожать не стал. Просто стоял и смотрел Антонине вслед. Не заметил, как рядом появился сын.

— Пап, чего ты такой? — настороженно спросил Юрик. — Что тебе тетя сказала?

— Поговорили.

— А почему ты не пригласил ее в дом?

— Не захотела. У нее другие важные дела. — Артур помолчал, затем улыбнулся, подмигнул пацаненку. — Давай за работу, сын. Нам до ночи нужно успеть собрать двигатель, — и потащил Юрика к старому разобранному «жигуленку».

Деревенька Мальки за эти годы каким-то чудом умудрилась уцелеть. Коттеджный поселок подступил к ней почти вплотную, и десяток почерневших домиков смотрелись теперь нелепо и трогательно.

Антонина вышла из автобуса совсем близко к окраине деревни, огляделась, без особого труда угадала хозяйство Пантелея, направилась к нему.

Пантелей в крохотном огороде орудовал лопатой, готовя землю к посадке картошки, и появление Антонины никак не почувствовал.

Она остановилась возле повалившегося и вовсе не нужного заборчика, какое-то время наблюдала за старательным мужичком, негромко позвала:

— Пантелей.

Он отставил лопату, прислушиваясь, не почудилось ли.

— Пантюша…

Увидел, узнал, охнул, отбросил все, спотыкаясь и чуть ли не падая, кинулся к гостье:

— Тоня… Тонечка… Ненаглядная!.. Неужто вернулась?

Помог войти во двор, упал на колени, стал целовать подол платья, потом руки, неловко обнимал, без устали бормотал:

— Что ж не сказала?.. Что ж не предупредила! Я бы встретил, приготовился, на остановке бы стоял денно и нощно. Что ж ты, голуба, так неожиданно?.. Родная, желанная, долгожданная… Я ведь утром просыпался, ночью засыпал в надежде, что скоро вернешься. Боялся, господи… как же я боялся, что дом снесут и ты не найдешь меня. Оборонялись, защищались, не пускали этих лихоимцев ломать нас. Но ты успела… Нашла. Теперь пусть ломают, теперь будем жить с тобой в новом доме. Вдвоем! И счастью моему не будет пределов.

Антонина не отвечала, почти не разбирала слов Пантелея, послушно шла в дом, подчиняясь его воле, его неумелому вниманию, нежности, ласкам. Счастливо и отрешенно улыбалась…