— Известно. Артур сказал.

— Что он вам сказал?

— Что Антонина который день не появляется ни дома, ни в кафе.

— И больше ничего?

— Больше ничего.

— Ваше отношение к случившемуся?

— Волнуюсь, беспокоюсь.

— За Савостину?

— Больше за Артура. Мне его жалко.

— Почему?

— Потому что переживает. Места не находит. Даже стал выпивать.

— Это нехорошо. А как вы считаете, что могло случиться с Антониной? Обиделась, ушла, загуляла? Ей ведь было больно, что у мужа появилась молодая любовница.

— Конечно. Кому было бы такое приятно?

— Вам что-нибудь известно о завещании, которое Савостина составила в пользу супруга? — подхватил допрос Гринько.

— Артур что-то говорил, но мне это неинтересно, — ответила Настя.

— Вам неинтересна жизнь вашего возлюбленного?

— Интересна. Но вовсе не из-за какого-то завещания. Как только разведется, мы сразу уедем. Рожу, и уедем.

— Кстати, насчет «разведется», — снова подключился в перекрестный допрос капитан. — Гражданин Гордеев говорил вам по поводу завещания, оставленного супругой?

— Что-то говорил, но что конкретно, я не помню.

— И не посвятил вас в некоторые любопытные положения этого завещания?

— Сказала же, мне это не нужно.

— Но я все-таки озвучу одно из положений. Это важно. По памяти, правда. — Муромов поднял глаза к потолку, медленно стал вспоминать. — Послушайте внимательно, девушка… Если Гордеев Артур Константинович решит развестись с гражданкой Савостиной, никакого наследства он не получает. Ни гроша, ни копейки, никакой недвижимости. Понимаете, о чем речь?

— Мы уедем. Как только рожу, уедем, — повторила Анастасия. — Я устала от всего этого.

— А если ваш возлюбленный не захочет уезжать, а останется жить с Савостиной? Все из-за того же завещания, к примеру. Ведь наследство весьма серьезное, сами догадываетесь.

— Бред.

— Не бред, дорогая. Вовсе не бред, — усмехнулся майор, сев поудобнее. — Вам не приходила мысль, что исчезновение гражданки Савостиной как раз связано именно с завещанием?

— Совсем чокнулись?

— Я?

— Вы.

— Вроде пока не ощущаю. Так вот, уважаемая, давайте рассмотрим следующую версию. Гражданка Савостина исчезает, ее не находят, брак автоматически аннулируется. И в результате что?

— Я не хочу это слушать.

— Потерпите… Так вот, в результате никто ни от кого не уходит, завещание не подвергается никакому пересмотру, и все богатство, накопленное покойным Михаилом Савостиным и его бывшей супругой, без проблем переходит в руки гражданина Гордеева. Интересная перспектива?

— Хотите сказать, что он ее… убил?

— Это вы сказали. А я всего лишь размышляю.

Анастасия молчала, глядя широко открытыми глазами в стену перед собой.

— Согласитесь, — продолжал Гринько, — это не бред сумасшедшего или, как вы сказали, «чокнутого». Все вполне логично. Что скажете, уважаемая?

Настя продолжала молчать.

— Вы меня слышите?

— Оставьте меня, — прошептала она.

— Нет уж, потрудитесь ответить. Мы с вами не в детский сад играем. Итак, ваше мнение по поводу пропажи Савостиной и завещания?

Настя вдруг побелела, всхлипнула, откинула назад голову, стала медленно сползать со стула.

Полицейские бросились поднимать ее.

— Доктора!.. Срочно доктора!

Артур вбежал в гостиницу, отмахнулся от что-то крикнувшего ему администратора, по ступенькам бросился на третий этаж. Влетел в номер, кинулся к стоявшей у окна Насте. Она обхватила его за шею, забилась в истерике.

— Что? — допытывался Артур. — Что они тебе сказали?

— Родной, милый, любимый, — бормотала она, — уедем отсюда. Я не хочу больше. Ничего не хочу. Пожалей меня, Артур! Я могу лишиться ребенка.

— Что они тебе сказали? — снова заорал Артур.

— Ничего не сказали. Спрашивали. Говорили про какое-то завещание и что чуть ли не ты убил Антонину.

— Они так сказали?

— Почти, — плакала Настя. — Говорили, что не хочешь уезжать из-за этого завещания. Из-за богатства. Умоляю, уедем. Сегодня, сейчас. Деньги у нас пока еще есть.

— Не могу. Не имею права.

— Почему?

— Мне не разрешено. Я дал расписку о невыезде. Схватят на любой станции.

Настя вытерла слезы, беспомощно спросила:

— И что же нам делать?

— Ждать.

— Чего?

— Пока Тося или вернется, или… пока не найдется.

— Думаешь, найдется?

— Не знаю. Не уверен. — Артур принялся целовать ее лицо. — Все будет хорошо. Главное, не нервничай. Береги себя. Это для нас главное.

Пантелей провожал Антонину до автобусной остановки. Бережно придерживал за локоть, не давал идти слишком быстро, бормотал:

— Не спеши, Тоня. Успеешь. До автобуса еще пятнадцать минут.

— Волнуюсь что-то, — усмехнулась она.

— А чего волноваться? Если вдруг там у тебя что-то не так, возвращайся.

— К тебе, что ли?

— К кому ж еще? Готов принять. Ты женщина спокойная, добрая, даже красивая.

— Ты тоже симпатичный.

— Знаю. Поэтому и думаю: чем мы не пара?

— Я уже говорила, меня дома ждет человек.

— Как он ждет, если ни разу не позвонил, не побеспокоился. Я бы из-за такой весь свет перерыл бы. С утра до утра звонил бы!

— А куда звонить? Телефона-то ни у тебя, ни у меня нет.

— Не имеет значения. По радио бы сообщил, по телевизору выступил. А вдруг с тобой что-то серьезное стряслось?

— Видишь, не стряслось. За что тебе спасибо, Пантелей.

Подошли к автобусной остановке, солнце слепило глаза, отчего мужичок беспомощно щурился. Повернулся к Антонине, тихо вдруг попросил:

— Тонь… Может, все ж останешься? Халабуду снесут, обещают однокомнатную квартиру в городе. А если распишемся, то и двухкомнатную могут.

— Нет, — усмехнулась она. — Не готова к такому.

— А я не тороплю. Поживешь, подумаешь, привыкнешь. Я ведь незлобливый и по хозяйству кое-чего могу.

— Пантюша, — улыбнулась Антонина. — Неужто влюбился?

— Пока еще нет. Но уже нравишься. Такой красивой давно не видел. И статной. Я ведь десять лет один. Подумай, Тонь.