Раз кинулся по лесу, утопая в снегу, перебираясь через поваленные ели и дубы. Жжение в кончиках пальцев становилось невыносимым, и он уже не мог сдержаться силу. Раз бежал, а снег вокруг метался вихрем, превращаясь в метель, такую сильную, что двигаться уже не было сил — только тяжело пробиваться сквозь неё, делая один медленный, мучительный шаг за другим.

Не сдержав крика от боли, Раз положил руки на снег, и тот взметнулся, как волна, как цунами. Снег забивался в рукава и ботинки, за шиворот, в нос и рот, и всё вокруг белело, но Раз продолжал ползти.

«Три, три, три…» — шептал он снова и снова, хотя уверенности в твёрдости тройки становилось всё меньше.

Продолжая стонать и подвывать, Раз подскочил к дереву и положил руки на ствол. Он не чувствовал кору — только жгучую, разрывающую боль, словно ладони окунули в кипяток. На несколько секунд Раз очутился в потоке прохладной, облегчающей воды, но поток прошёл через руки, и кора треснула. Трещина расходилась всё дальше, вверх и вниз, и дерево, казалось, просто разрезали напополам острым ножом.

Отскочив, Раз снова положил руки на землю, и она заходила буграми. Лишь бы касаться. Чтобы хоть на грамм, сантиметр или миллилитр магии стало меньше. Но лес вокруг рушился, а боль не уходила.

Если он и был тройкой, то самой проклятой на свете.

Раз посмотрел на свои ладони — это были руки ребёнка. Они сами потянулись вперёд, и Раз понял, что стучится в деревянную дверь. Как всегда, с той стороны никто не ответил, но он всё равно вошёл. Лаэрт сидел к нему спиной и что-то с увлечением писал. Перед ним стояло несколько колб с дымящимися жидкостями: молочно-белой, светло-жёлтой и прозрачной. На весах — ещё одна, пустая. Под столом валялась разбитая пробирка.

— Чем ты занимаешь, Лаэрт? — в голосе Раза послышался благоговейный шёпот.

А он ведь не хотел, так не хотел произносить ни звука. «Беги!» — единственное, что стоило выдавить, но для этого слова губы отказывались разжиматься.

— Я работаю, — буркнул брат. — Кираз, тебе не нужно делать уроки?

— Я уже всё сделал! — похвастался мальчик. — «Строение веществ» Бикула тоже прочитал, как ты и говорил.

— Отлично, — процедил Лаэрт. — Тогда иди, отдохни, мне надо работать.

Раз не стал его слушать и, подойдя поближе, заглянул за плечо учёного. Обе страницы толстой тетради были исписаны крупным почерком с сильным нажимом — каждую букву точно не выводили, а вдавливали. Колба с молочно-белой жидкостью стояла к Лаэрту ближе, и от неё шёл горьковато-травяной запах, как от выдержки из какого-то растения.

— А что это? — Раз ткнул в колбу.

Рука не слушалась. Он отчаянно пытался убрать её, но палец так уверенно, так настойчиво тыкал в жидкость. Хотелось взвыть от бессилия, от страха за этого мальчика, от жалости к нему.

— Попробуй — узнаешь, — рявкнул Лаэрт и с силой надавил ручкой на бумагу, что по ней расплылась уродливая клякса.

Раз вдруг почувствовал неожиданную уверенность — он знал, что если захочет, сможет остановиться, мальчик на этот раз не выпьет жидкость, послушав брата.

Но, наверное, это была правильная история — хотя бы потому, что в ней встретились правильные люди и были сделаны правильные выводы. Раз позволил рыжему мальчишке схватить колбу и выпить молочно-белую жидкость, почувствовав вкус, похожий на ромашку и мяту.

Раз продолжал ползти по земле, то крепко сжимая кулаки, то переплетая пальцы. Перед глазами стояла белая пелена снега, и он так чётко, словно они специально замедлились, чтобы покрасоваться, видел, как снежинки проплывают под лицом. С деревьев падали ветви, кора проходила трещинами, а он всё полз и полз, низко склоняя голову к земле и оставляя позади разрушенный лес.

Вдруг Раз вскочил и подорвался в сторону города. Голову точно сдавило железное кольцо, и было так больно, что глаза едва не лезли из орбит. Боль тянулась всё дальше и только и ждала, когда доберётся до рук.

Краешком сознания Раз знал, что идти в город, в «Вольный ветер» — самое неправильное решение на свете, но всё внутри тянулось туда, где было так спокойно, где счастливое бездушие стирало любую боль.

Это был какой-то чертов спектакль — то, что он задумал. В горле будто стояла кость, а пальцы сами собой начинали сжимать трость сильнее, чем нужно. Он ведь мог просто влезть в любой дом и поискать там. Но времени на настоящий план, на слежку, даже на риск не было. Конечно, лучше же так, черт возьми.

Найдер продолжал крутить ручку дверного звонка, и настойчивая трель всё не прекращалась. Наконец, на пороге появилась высокая, сухопарая женщина. Увидев оша, она недовольно сжала губы. Найдер выпалил:

— Скажи, что я пришёл, — служанка не двигалась. Он поставил кончик трости за порог, показывая, что всё равно зайдёт внутрь так или иначе.

— Жди снаружи, — женщина громко хлопнула дверью, и Найдер едва успел убрать трость.

Он озлобленно посмотрел на белёное дерево, готовый разнести его в щепки. Его просто оставили за порогом, как грязную псину. Хотя нет, не так: не оставили, а пошли спрашивать у хозяев разрешения впустить погреться у камина.

Пустят, конечно пустят, куда они денутся. Наверное, решат, что надо подозвать её к себе, чтобы пристрелить, повод ведь есть. Но пёс принёс в зубах то, что заставит их повременить.

Дверь снова открылась. Женщина, сделав постное лицо, процедила:

— Проходи в гостиную.

Найдер ухмыльнулся — специально как можно противнее — и громко хлопнул дверью, оставляя позади большой ухоженный сад, так не подходящий грязным улицам Цая, прошёл вслед за женщиной по знакомому коридору. Он бывал здесь всего раз, когда умер отец, но так хорошо запомнил дом — его просторные комнаты, полные тепла и света, дом, в котором, сложись чуть иначе, и для него могло бы найтись место.

Едва миновал полдень, однако в гостиной был зажжён свет и горел камин. На бархатном диване близко друг к другу сидели двое — мужчина и женщина. Ей было под сорок, но несмотря на возраст, она сохранила худощавую фигуру, а морщины на лице появлялись, только когда она хмурилась. Он был крепко сложен и всем своим видом напоминал сурового вояку, и шрамы на лице и руках только подтверждали мысль о боевом прошлом.

Мать и Дайт Энгрин, один из королей Цая, сидели слишком близко, как настоящая пара, но Найдер уже не чувствовал в себе сил удивляться.

— Я тебя не ждала, — низкий голос матери прозвучал с ласковым удивлением, но оша был готов поклясться, что это самый лживый тон на свете. — Хочешь ещё что-то забрать у меня?

«Ты идиот!» — вопил внутренний голос. Ну да, молодец, пришёл к женщине, мужа которой убил позавчера. Умно, умно!

Найдер едва слышно вздохнул. Да, это было глупо, но он не знал, как поступить иначе, как выторговать себе немного времени и добыть деньги. И неизвестно ещё, что из этого сложнее и важнее.