Затем стали обсуждать проведение обряда. С приглашением к сородичам решили отправить Хасара с Бэлгутэем.

– Поезжайте сейчас же, – приказал им Тэмуджин.

– А кому передать? – спросил Хасар. – Дяде Даритаю? Он ведь самый ближний.

– Нет. – Тэмуджин подумал. – Ему не надо.

– Почему?

– Потому что он, самый ближний нам человек, предавал нас наравне с другими. Сейчас там всеми заправляет Алтан, ему и передайте наше приглашение, скажите, что зовем всех. Если он не примет, заедете ночевать к Унгуру и скажете, что я хочу с ним встретиться. Пусть приедет вместе с вами или назовет место и время встречи.

После утренней еды братья под присмотром матери оделись в лучшие одежды и, взяв из своего подросткового отряда два десятка нукеров, с восходом солнца выехали из куреня на восточную сторону.

* * *

Проводив братьев, Тэмуджин долго сидел у очага, думал. На вопрос Бортэ, не нужно ли ему чего-нибудь, он отрицательно качнул головой, и та, укутав ребенка, прихватив несколько беличьих шкурок для шитья, ушла к матери Оэлун.

«Что это будет за человек? – Вопрос о родившемся ребенке, вдруг зародившись в нем, не уходил из головы. – Станет ли мне как родной? И будут ли потом у меня свои дети? Как бы это узнать?..»

Он вспомнил о Кокэчу и быстро оделся. Вышел из юрты и, сев на одного из коней, стоявших у коновязи, рысью направился на западную сторону. На стук копыт из юрты нукеров выскочил молодой парень, но, узнав его, не решился окликнуть и лишь с изумлением посмотрел ему вслед.

За куренем он направил коня к реке. Приблизившись к тальникам, красневшим на утреннем солнце, держась в десяти шагах от зарослей, по протянувшейся длинной и узкой проталине пустил коня во весь опор. Он спешил к стойбищу Мэнлига, стоявшему выше по реке.

Стойбище из полутора десятков юрт, где жили со своими семьями Мэнлиг и пятеро старых отцовских нукеров, стояло недалеко, всего в шести-семи перестрелах от куреня. Уже за третьей излучиной вдали, за красноталовыми кустами он увидел расположенные вдоль берега айлы. Всмотрелся, напрягая зрение: над небольшой, пятистенной юртой шамана поднимался желтый дымок. «Кажется, он дома, если это не братья в его юрте», – неуверенно подумал он.

На стук копыт из большой юрты вышел Мэнлиг. Он удивленно взглянул на него и, поздоровавшись, спросил:

– Все ли хорошо у вас? Не случилось чего-нибудь?

– Нет, Мэнлиг-аха, я тебе потом все расскажу, а сейчас хочу поговорить с Кокэчу. Он дома?

– Ночью приехал с Бурхан-Халдуна и теперь спит. Я его разбужу, пойдем.

Они вошли в малую юрту. Кокэчу уже встал и сидел за маленьким столиком у очага.

– А ты уже встал? – удивился Мэнлиг и с улыбкой оглянулся на Тэмуджина. – Я ведь недавно заходил сюда, возжег огонь в очаге, а он лежал и храпел тут… Ну, вы поговорите о своем, я буду в большой юрте.

– Хорошо, брат Мэнлиг, я потом зайду к вам. – Тэмуджин прошел вперед и сел по правую руку шамана.

Кокэчу, придерживая на голых плечах ягнячий халат и потянувшись, железным крюком пошевелил аргал в очаге, потом взял деревянный домбо, налил в чашу какой-то отвар, спросил:

– Будешь?

– Налей.

Кокэчу подал ему наполовину наполненную медную чашу.

– Ну, что хочешь спросить?

– Моя жена родила.

Кокэчу пожал плечами.

– Случилось то, что должно было случиться.

Тэмуджин отпил из чаши и поставил на стол.

– Я хочу узнать, что это будет за человек.

– А я давно посмотрел на него, еще осенью, до того, как вода в реке не замерзла.

– И каким он будет?

Кокэчу улыбнулся.

– Тревожиться тебе об этом нечего. Будет он и умен, и силен, и тебе послушен. Увидишь, он немало прославит твой род. Правда, жизнь у него будет недолгой, не превысит возраста твоего отца, но потомство даст хорошее.

– Благодарю тебя, брат Кокэчу. Это я и хотел узнать… А еще… будут у меня свои дети?

– И здесь можешь не тревожиться, будут и свои.

– Сыновья?

– И сыновья будут.

– Сколько?

– Э-э… ты уже за грань переходишь. Об этом лучше не говорить – восточные духи не дремлют.

– Понимаю, брат, и я очень благодарен тебе.

– Главное, потом не забудь эти слова.

– Не забуду. Я хочу принять ребенка в свой род, завтра или послезавтра, пока луна прибывает, нужно свершить обряд. Надеюсь на тебя, помоги обратиться к предкам.

– Приду, куда же я денусь.

Выйдя от него, Тэмуджин зашел к Мэнлигу, посидел, угостился поднесенным архи и, пригласив всех на обряд, поехал домой.

Киятские нойоны, получив приглашение от семьи Тэмуджина, тоже собрались на свой совет.

Алтан принял послов с приличествующим почтением, не глядя на их малолетство и то, что они, родные его племянники, каких-то три-четыре года назад на его глазах бегали по куреню сопливые и голопузые. Он вежливо выслушал их и велел накрыть для них стол. Поговорив немного, расспросив о здоровье матери Оэлун, о других новостях в их семье, он оставил с ними Хучара с Тайчу, а сам вышел. Созвав в малую юрту братьев и старших племянников, он надолго уединился с ними.

О том, что жена Тэмуджина понесла от меркитов, кияты были наслышаны еще осенью, вскоре после меркитского похода. В первое время они на все лады обсуждали эту новость, прикидывая, к чему могло случиться такое событие, что это за примета, не проклятие ли для рода киятов. Перебрав все возможные исходы, согласились на том, что это, должно быть, наказание самому Тэмуджину – за его чрезмерную гордость. И, выжидая, как теперь Тэмуджин поступит с такой женой, они были уверены, что он отправит ее обратно к родителям, откажется от нее. Но время проходило, тот продолжал жить с ней, и даже как будто по-прежнему дружно. Удивляясь этому, они гадали, как он в таком случае поступит с ребенком.

– Как-нибудь избавится от чужака, – уверенно говорил Даритай, когда в очередной раз зашел разговор об этом. – Тэмуджин, что ни говори, парень не промах, найдет какой-нибудь способ.

– Еще не хватало, чтобы в нашем роду меркиты затесались, – возмущенно повторял Бури Бухэ. – Ясно, что он должен уничтожить такого приблудка.

Алтан, проницательно щуря глаза, выстраивал свои догадки:

– Убить-то не убьет, он как отец его постарается приличие соблюсти, да и Оэлун не такая, но выход они найдут.

Но теперь, узнав, что Тэмуджин не только не думает избавляться от ребенка, но еще собирается принимать его в свою семью, свершать родовой обряд, который полагался только кровным наследникам, все они были несказанно удивлены.