Впрочем, нельзя сказать, что американский английский сейчас полностью возобладал – и британский английский, как мы увидим дальше, сохраняет большое влияние, равно как и существующие в разных частях света ветви английского языка, о которых мы говорили выше. Но профессор Кристал стремится истребить любые предположения, в которых можно усмотреть хотя бы намек на романтику, не говоря уже о мистическом представлении, согласно которому в самом английском языке, в его уникально сложном и длительном жизненном пути от фризов к Шекспиру, от Шекспира к Джойсу и от Джойса к Хомскому есть что-то «особенное». Трудно не согласиться с профессором Кристалом человеку, далекому от лингвистики. Но разве сам масштаб достижений английского языка не заслуживает иного подхода?

Существует и иное мнение, высказанное, правда, 150 лет назад, но высказанное гением. Якоб Гримм прославился не только тем, что был одним из двух братьев Гримм, «Волшебные сказки» которых – сказания, дошедшие до нас из дремучих лесов устного творчества, – до сих пор считаются классикой в литературе, психологии, фольклористике: он еще и являлся признанным специалистом в области лингвистики и филологии. Слова, написанные им в 1851 году, получили одобрение современников и, по моему мнению, представляют интерес и в наши дни: «Из всех современных языков ни один не достиг такой великой силы и жизнеспособности, как английский. Он добился этого путем простого освобождения от древних фонетических законов и практически полного отказа от флексий; благодаря отказу от смешанных звуков, ударений, которые не усваиваются, а должны быть заучены, он достиг характерной выразительной силы, какой, пожалуй, никогда не обладало ни одно из прочих человеческих наречий. Его возвышенный дух и поразительно удачный путь развития явились следствием удивительно тесного союза двух старейших языков современной Европы – германцев и римлян… ни один из живых языков не может сравниться с ним по богатству, рациональности и компактности строя».

Войн без жертв не бывает. Эта фраза может показаться до оскомины банальной, однако же, как и многие другие банальности, она верна. Английский язык участвовал во многих войнах, воюет он и сейчас. Тем языкам, которые в этих конфликтах погибли или были ранены – подчас смертельно, – можно поставить большой памятник. Языки американских индейцев и аборигенов самых разных мест, от Карибского бассейна до тихоокеанских островов, покорились или отступили. Впрочем, подобное замечено не только за английским, но и – гораздо раньше – за древнегреческим, латынью, арабским и испанским языками; правда, ни один из них не достиг такого размаха в своих победах, поскольку никогда прежде история не знала такого масштаба языковой экспансии. К тому же, нельзя не признать того факта, что языки тоже смертны. Языки умирали задолго до того, как на сцену вышел английский язык, на протяжении последних полутораста лет их вымирание происходило и без участия английского; несомненно, каким-то языкам еще предстоит умереть. Появятся новые языки, от пиджин-диалектов до креольских. Но английский язык свободен от пут.

Ближайший пример – судьба соседа, валлийского языка. Валлийский язык сложился на основе кельтского, имевшего широкое распространение на Британских островах. В ходе нашествия германских племен его оттеснили на окраины страны. В начале этой книги уже отмечалось, что в английском языке от него остались лишь малозаметные следы. Этот, по сути, побежденный и отвергнутый язык утратил всякое значение для развития, распространения, восприятия нового и агрессивности, которые и сформировали историю английского языка в ходе его победоносного движения вперед. На главном острове кельтский язык оказался, в буквальном смысле этого слова, географически изолирован – на гэльском севере Шотландии, в Корнуолле и Уэльсе. Он казался законсервированным навечно, чуть ли не погребенным, и на протяжении многих веков мог бы считаться исключительным в каком-то роде неправдоподобным примером языка, выжившего чудом.

Пропустим тысячу лет благополучного прозябания языка кельтов и попадем в эпоху Тюдоров и Актов об Унии 1536 и 1542 гг., которые уравнивали в правах (по крайней мере, на словах) валлийский и английский языки. Жители Уэльса, как говорилось в этих Актах, могут говорить, как им нравится, при условии, что «все правосудие… будет отправляться… во всех судах… на английском языке»; «и все присяги будут приноситься… на английском языке»; «любое лицо или лица, использующие валлийскую речь или язык, не имеют права занимать официальные должности… в королевстве Англии, Уэльсе или иных королевских владениях… если такое лицо или лица не используют английский язык и не владеют английской речью».

Если уж столь туго были натянуты вожжи даже при Тюдорах, которые сами происходили из Уэльса, то можно представить, под каким гнетом находился валлийский язык при их предшественниках. Английский язык правил бал. И все же валлийский язык выстоял: ушел в стихи и песни, но не покорился.

Репрессии против него не ослабевали. В 1847 году королевская комиссия провозгласила: «Валлийский язык суть злостный порок Уэльса и барьер на пути морального развития и коммерческого процветания народа. Из-за своего языка множество валлийцев сильно отстают от англичан во всех областях практических знаний и умений… Как в старом, так и в новом доме его язык держит его в неволе невежества, ибо на нем нельзя ни сообщить, ни получить необходимые сведения. Это язык отсталого сельского хозяйства и теологии, простой деревенской жизни, тогда как весь мир вокруг говорит по-английски… Он существует где-то на дне, а общество развивается без его участия».

Работы комиссии в опубликованном виде заняли два тома в синих переплетах; «Синие книги предательства», как называли их в Уэльсе, заложили основы проводимой в XIX веке политики дальнейшей маргинализации валлийского языка в пользу английского.

Следующим шагом на этом пути явился принятый в конце XIX века закон об образовании, согласно которому все валлийские дети должны были достичь определенного уровня владения английским. Это вменялось в обязанность учителям, и память о жестоких мерах, к которым прибегали многие из них, сохранилась до наших дней. Случалось, что валлийцам полностью запрещали пользоваться в школах своим языком. Детям, которые нарушали это правило и говорили на родном языке, вешали на шеи таблички с надписью WELSH NOT («валлийский запрещен»). Эти слова стали символом сопротивления.

Валлийский сопротивлялся изо всех сил, прибегая и к политике, и к терроризму, и к либерализации официальных установок – и все же сумел подняться в общественной иерархии. Ему и сейчас приходится сражаться, однако действуют и валлийское радио, и валлийское телевидение; разумеется, поддерживается давняя традиция валлийской литературы; существуют дорожные знаки и уличные таблички на валлийском языке; он пережил фризское, норманнское и, напоследок, английское иго. Тем не менее у него остается проблема в виде могущественного соседа, предоставляющего возможности, которые без него были бы недоступны. В силе остается опасение, что валлийский язык исчерпает свои ресурсы в борьбе за самосохранение и в результате утратит способность к развитию и станет не живым языком, а чем-то вроде музейного экспоната. Все больше и больше валлийцев переходят на английский язык. В 1921 году на валлийском говорили 37 % валлийцев, а в 1981 году – лишь 19 %. Но нельзя не отметить, что язык проявил поразительную стойкость, и его возрождение после стольких веков поистине поразительно. Следует отметить, что в наши дни число говорящих по-валлийски постепенно возрастает.