Перед Эразмом стояла не только общая онтологическая проблема неоспариваемых нарративных условностей обычной светской жизни, но и в частности, на этом конкретном банкете, он подвергал сомнению этическое убеждение, разделяемое всеми, за исключением Анетты (а она не разделяла его в силу ряда особых, сугубо проблематичных причин), что Элинор Мелроуз поступила неправильно, лишив сына наследства. Если оставить в стороне трудности, связанные с адекватной оценкой полезности основанного ею фонда, широкое распределение ее ресурсов имело бесспорные утилитаристические преимущества. По крайней мере, Джон Стюарт Милль, Иеремия Бентам, Питер Сингер и Ричард Мервин Хэйр одобрили бы поступок миссис Мелроуз. Если за годы существования фонда тысячи человек смогли, пусть и весьма эзотерическими методами, достичь понимания смысла жизни, превратившего их в альтруистических и сознательных граждан, то не перевешивает ли благо, принесенное обществу, неудобства, причиненные семье из четырех человек (один из которых вряд ли способен осознать размер утраты), тем, что их надежды получить в наследство дом не оправдались? В водовороте различных точек зрения здравое моральное суждение может быть вынесено только с позиции абсолютной беспристрастности. Возможна ли такая позиция вообще – еще один вопрос, ответ на который с большой вероятностью будет отрицательным. Тем не менее, даже отвергая утилитарианскую арифметику, опирающуюся на понятие недостижимой беспристрастности, на том основании, что, как утверждал Юм, движущей силой, влияющей на побуждения, является желание, филантропический выбор Элинор был этически оправдан с точки зрения автономности индивидуальных предпочтений совершать те или иные добрые деяния.

Все вздохнули с облегчением, когда Флер удалилась вслед за носилками Николаса, но десять минут спустя она снова появилась в дверях зала. Увидев, что Эразм одиноко стоит на балконе и, опираясь на перила, задумчиво разглядывает дорожки в саду, она немедленно выразила Патрику свою обеспокоенность.

– Зачем этот мужчина вышел на балкон? – взволнованно спросила она, как няня, ненадолго отлучившаяся из детской. – Он хочет прыгнуть?

– Вряд ли он горит таким желанием, – ответил Патрик, – но вы наверняка сможете его убедить.

– Не хватало нам еще одной смерти! – воскликнула Флер.

– Я пойду проверю, – вызвался Роберт.

– И я тоже, – сказал Томас и, выбежав на балкон, обратился к Эразму: – Не смей прыгать. Не хватало нам еще одной смерти!

– Я и не думал прыгать, – заверил его Эразм.

– А о чем ты думал? – спросил Роберт.

– О том, что приносить немного добра многим лучше, чем приносить много добра немногим, – ответил Эразм.

– Нужды многих важнее нужд меньшинства или одного, – торжественно провозгласил Роберт, сделав странный жест правой рукой.

Узнав высказывание из фильма «Звездный путь – 2: Гнев Хана», Томас повторил вулканский салют брата и, не в силах сдержать улыбку при мысли о том, чтобы отрастить себе острые уши, добавил:

– Живи долго и процветай.

Флер вышла на балкон и без церемоний обратилась к Эразму:

– Вам знаком амитриптилин?

– Нет, – ответил Эразм. – А что он написал?

Решив, что у бедняги окончательно помутился рассудок, Флер принялась его уговаривать:

– Давайте-ка вернемся в зал.

Эразм глянул в раскрытую дверь, увидел, что почти все гости разошлись, и подумал, что Флер тактично намекает на то, что пора откланяться.

– Да, вы правы, – сказал он.

Флер искренне уверовала в то, что обладает особым даром обращения с людьми, страдающими психическими расстройствами, и что способна не только заведовать отделением в психиатрической клинике, но и разработать методику профилактики психических заболеваний для министерства здравоохранения.

Войдя в зал, Эразм решил больше не вступать в контакт с беспорядочной светской жизнью, а просто попрощаться с Мэри и удалиться. Он наклонился поцеловать ее и задумался, найдет ли Мэри желанной человек преимущественно нарративного типа, потому что он желал ее в прошлом и мог вообразить, что та часть прошлости переместилась, будто в машине времени, в настоящее. Эта мимолетная фантазия напомнила ему эпохальное замечание Витгенштейна о том, что «нет ничего важнее процесса образования вымышленных понятий, обучающих нас лишь пониманию наших понятий». В его конкретном случае страсть как таковая имела характер непоследовательной настоящности, как аромат цветка.

– Спасибо, что пришел, – сказала Мэри.

– Не за что, – пробормотал Эразмус, легонько сжал плечо Мэри и ушел, ни с кем больше не попрощавшись.

– Не волнуйся, – сказала Флер Патрику. – Я за ним прослежу.

– Вы его ангел-хранитель, – напутствовал ее Патрик, стараясь не выказать своего облегчения.

Мэри вежливо проводила Флер до лестницы.

– Простите, мне некогда, – заявила Флер. – Его жизнь в опасности.

Мэри не стала ее отговаривать.

– Очень приятно было познакомиться с давней приятельницей Элинор.

– Она незримо со мной, – сказала Флер. – Я чувствую связь. Она – святая и надоумит меня, как ему помочь.

– Вот и славно, – сказала Мэри.

– Храни вас Господь! – воскликнула Флер, торопливо сбегая по ступенькам, чтобы не потерять из виду Эразма, охваченного жаждой самоубийства на улицах Лондона.

– Какая странная особа, – сказал Джонни, глядя ей вслед. – По-моему, это за ней надо кому-то следить, а не наоборот.

– Нет уж, пожалуйста, это без меня, – сказал Патрик. – У меня и без того передоз Флер. Не понимаю, почему ее выпустили из клиники.

– Мне кажется, у нее самое начало маниакальной стадии, – сказал Джонни. – И она получает такое удовольствие, что решила обойтись без лекарств.

– Надеюсь, она одумается, прежде чем кинется спасать Эразма, – сказал Патрик. – Он может не выжить, если она бросится к нему, когда он дойдет до моста или будет переходить дорогу.

– О господи! – рассмеялась Мэри. – Я уж думала, что никогда от нее не отвяжусь. Надеюсь, Эразм успел отойти подальше.

– Ну, мне тоже пора, – объявил Джонни. – У меня прием в четыре.

Он попрощался со всеми, поцеловал Мэри, обнял детей и пообещал вечером позвонить Патрику.

Внезапно семья осталась в одиночестве, если не считать официантки, которая убирала посуду со стола и складывала в картонную коробку непочатые бутылки.

Патрик ощутил знакомое чувство близости и одиночества, сознавая, что хотя они сейчас вместе, но вот-вот расстанутся.

– Ты с нами поедешь? – спросил Томас.

– Нет, мне надо на работу, – ответил Патрик.

– Ну пожалуйста, – попросил Томас. – Я хочу, чтобы ты мне что-нибудь рассказал.

– Увидимся в выходные, – сказал Патрик.