Знаменской гостинице в это время шел уже двадцать пятый год. Содержала ее в это время купчиха Анна Пантелеева.

В январской книжке «Отечественных записок» были опубликованы первые пять глав романа «Подросток». В наборе для февральского номера было окончание первой части. Посетив в первый же день по приезде редакцию журнала в доме Краевского на Литейном, Достоевский прямо в кабинете Некрасова «продержал часть корректур», другую же взял с собой для вечерней работы в гостиницу. Назавтра с посыльным из редакции принесли корректуры еще двух, последних, глав. «…Навалили корректур видимо-невидимо, и еще не продержанных начисто», — жаловался писатель жене в письме от 7 февраля. Пришлось сидеть за работой до половины шестого утра. Это обстоятельство требуется подчеркнуть особо: в феврале 1875 г. Достоевский занимался в Знаменской гостинице творческой работой, ибо в корректурах он не просто вычитывал текст, отмечая опечатки, но делал правку, что-то вычеркивал, что-то вписывал. В главах, над которыми он работал в эти дни в гостиничном номере, среди других был и потрясающий, трагический эпизод самоубийства Оли — соседки Васина, у которого остановился Аркадий Долгорукий, в доме на Фонтанке у Семеновского моста.

Большая Северная гостиница (бывш. Знаменская). Фотография начала XX в.

У Достоевского тоже были беспокойные соседи. Гостиничные нравы хорошо передает такой эпизод: после ночной работы над корректурами писатель под утро «повалился спать». «Вдруг слышу в соседнем №, который был пустой, — рассказывает он в письме жене, — женский визг, мужской бас и так часа три: только что приехал какой-то купец с двумя дамами…» Вот уж действительно: от трагического до комического один шаг. Вернее, одна гостиничная переборка.

В следующую ночь пьяный кутеж в соседнем номере, который был отделен от номера Достоевского даже «не стеной, а одной лишь дверью», повторился: «…в 7 часов соседи, купец с двумя дамами, поднимают опять визг, хохот, самый громкий разговор, доходящий до крику». «Я вскочил, оделся, — рассказывает писатель, — и немедленно потребовал другой №. Оказался свободным только один, в 3 р<убля> в самом низу, я немедленно переехал и лег, но уже заснуть не мог…» На этот раз Достоевский вселился в № 6. Покою, однако, не было и здесь. В ночь с 9 на 10 февраля выспаться тоже не получилось: «…в залах гостиницы праздновалась свадьба купцов-лавочников, сотня пьяных гостей, музыка, конфетти». «Я лег в 2. Но до 5½ не мог заснуть, — жалуется Достоевский, — потому что по нашему коридору бродили и кричали забредшие сверху пьяные. Я вскакивал, отворял двери и ругался с ними. Теперь голова болит — мочи нет».

6 февраля к Достоевскому в Знаменскую гостиницу заходил Виктор Феофилович Пуцыкович, сменивший писателя на посту редактора еженедельника «Гражданин», — принес письмо от Анны Григорьевны, так как Достоевские условились, что надежнее писать не в гостиницу, а на адрес редакции журнала. 7 февраля в гостях был критик Николай Страхов. Много говорили о первых главах «Подростка», о том, как откликнулись на них петербургские газеты и журналы. 8-го пришел Некрасов. «Он пришел, чтоб выразить свой восторг по прочтении конца первой части (которого он еще не читал, ибо перечитывает весь номер лишь в окончательной корректуре перед началом печатания книги). <…> Сцену самоубийства (Оли. — Б. Т.) он находит „верхом совершенства“». 11-го зашел брат Николай. При нем неожиданно появился Иван Петрович Корнилов, председатель Славянского благотворительного комитета. Достоевский был у него накануне, и тот зашел отдать визит: «…был чрезвычайно мил и просидел больше получасу». 12 февраля, прослышав, что писатель в городе, к нему приехал Владимир Ламанский — младший брат Евгения и Порфирия Ламанских, знакомых Достоевского еще по кружку петрашевцев. Обсуждали недавнее трагическое происшествие — самоубийство Порфирия Ламанского, который в приступе душевной болезни заколол себя кинжалом.

В общей сложности писатель прожил в этот приезд в Знаменской гостинице двенадцать дней. В работе над корректурами, в деловых визитах, устройстве денежных дел эти дни прошли как в угаре. «…Езжу и бегаю и живу, как в аде», — пишет Достоевский жене в последнем письме из Петербурга. В этой круговерти он даже забыл, что 15 февраля у них с Анной Григорьевной восьмая годовщина свадьбы. Но она напомнила ему письмом, которое он получил в гостинице перед выездом в Старую Руссу. «15-го февраля исполнится восемь лет, как мы женились! — писала она. — Восемь лет! <…> Голубчик мой, я была все эти восемь лет очень счастлива и знаю, что никто другой не дал мне столько счастья»[619].

16 февраля с Николаевского вокзала Достоевский выехал в Старую Руссу.

Писатель останавливался в Знаменской гостинице и еще несколько раз. Кстати, в мае 1875 г. в уже знакомом ему 6-м номере. И вновь была работа над корректурами «Подростка», вновь с визитами были Некрасов и Пуцыкович. Но одно обстоятельство на этот раз было не совсем обычное. Вслед за Достоевским в Знаменскую гостиницу (очевидно, по предварительной договоренности) приехали младший брат Анны Григорьевны с женой Ольгой Кирилловной. Они заняли № 16-й. Их семейные отношения дали серьезную трещину. Жена уже неоднократно уходила от шурина Достоевского к некоему Кукарекину и вновь возвращалась. В этот раз назревал очередной разрыв, и Сниткины избрали писателя в качестве «третейского судьи» в их семейных отношениях. Судя по всему, это был план Анны Григорьевны. Идея ее была в том, чтобы Достоевский разбирал конфликт своих родственников как бы анонимно: они рассказывали ему не свою историю, а неких вымышленных помещиков-соседей и просили психолога-сердцеведа рассудить, кто прав и кто виноват. Иван Григорьевич был посвящен в то, что муж его сестры знает истинное положение дел в его семье, а Ольга Кирилловна ничего не подозревала и потому была предельно откровенна. К сожалению, мы не знаем подробностей состоявшегося родственного разговора. Но на чудо в таких вопросах, конечно, наивно было рассчитывать: «…положение их дела хуже, чем когда-либо», — написал Достоевский жене после прошедших переговоров.

А. Г. Достоевская с братом И. Г. Сниткиным. Фотография начала 1880-х гг.

Начиная с 1875 г. писатель в летние месяцы уезжал за границу, в немецкий город Бад-Эмс, чтобы поправить здоровье на тамошних водах. По дороге, в Петербурге, он также останавливался в Знаменской гостинице. В его переписке с женой она упоминается и в 1875-м, и в 1879 г.

Была на Знаменской привокзальной площади и еще одна гостиница, со звучным именем «Дагмар» — она будет последним адресом на нашем маршруте, да и пространственно эта гостиница располагается далее всех рассмотренных нами адресов, фактически — уже в начале Старо-Невского проспекта.