– Только одно, – рявкнула вконец озверевшая Матильда. – Твоего деда нужно было пристрелить до твоего рождения.

1

Альдо задерживался, Левия тоже не было видно. Его Высокопреосвященство пытается вправить Его Величеству мозги? Хотя с кардинала станется просто не прийти, как не пришел он, когда сносили Фабианову колонну и памятники Франциску и Карлу Второму.

– Монсеньор, – распоряжавшийся церемонией Айнсмеллер был взволнован, – вы не знаете, где Его Величество, Ее Высочество и Его Высокопреосвященство? Все готово, и потом, этот ужасный снег.

Снег и впрямь валил, как из распоротой перины. Крупные рыхлые хлопья были, как и положено, белыми, но грязь под ногами оставалась черной. Прямо не снег, а благие намерения, при соприкосновении с жизнью растекающиеся грязными лужами. Робер глянул на толпящихся у входа в храм пока еще Святой Октавии придворных, то и дело сбивающих с плеч и шляп мокрые, тающие подушки. Зрелище было жалким и нелепым.

– Герцог Окделл здесь?

– Да, он вместе с герцогом Приддом, графом Рокслеем, графом Гонтом и еще некоторыми дворянами.

Вот балбес, ведь врач же сказал, что лихорадка может вернуться. Робер повернулся к Айнсмеллеру.

– Открывайте храм, подождем Его Величество внутри, а то снег нас и вправду в Закат загонит.

Кажется, цивильный комендант первый раз в жизни пришел в восторг от приказа Первого маршала. Во всяком случае, он торопливо поклонился и исчез.

Робер нахлобучил шляпу на самый нос и отправился на поиски Ричарда. Юноша стоически дрожал в обществе Удо и Дугласа, а чуть в стороне Валентин Придд с каменной физиономией слушал молодого Рокслея. Собственно говоря, Джеймсу было под тридцать, но к тому, что он наследовал своему дядюшке, еще не привыкли, вот и называли новоявленного графа молодым.

Иноходец подхватил Ричарда за руку:

– Герцог Окделл, уделите мне пару минут.

– Разумеется, – губы у мальчишки были синими, а нос – красным. Будет чудом, если лихорадка не вернется. – Вы получили известия от вашей невесты?

«Ваша невеста», словно речь не об Айри, а о девице Придд. Ну и норов!

– Нет, из Надора пока писем нет. Дикон, я был в Багерлее вместе с Его Высокопреосвященством и видел Алву. Он просил передать, что считает твое обучение законченным и освобождает тебя от клятвы.

– Меня уже освободил мой сюзерен, – если б не капли на носу и на щеке, ответ прозвучал бы гордо. – Ракан может освободить своего вассала от любой присяги.

– Может, – только не всех подобное освобождение освобождает, – в глазах людей. Но даже Абвении не в силах отменить клятву Древней крови.

– Ты о чем? – юноша зябко передернул плечами.

О чем-то древнем и непонятном, что нельзя объяснить, а можно лишь чувствовать. И еще о том, что другие могут простить. Или забыть. Или не узнать, а то и поздравить с победой, только ты сам себя не простишь, не забудешь и не поздравишь.

– Ни о чем, – неопределенно махнул рукой Робер. – Как бы то ни было, ты теперь свободен, с чем я тебя и поздравляю.

– Робер, – не очень уверенно произнес Ричард, – а как там, в Багерлее?

А как в Закате? Желаешь услышать правду? О гитаре без струн, жаре, от которой мутится в голове, темноте, раскаленных стенах, соленой воде?

– Ничего особенного, – пожал плечами Иноходец, – башни, стены, коридоры. Немного похоже на Лаик. А что ты хочешь узнать?

– Ты видел эра Августа?

Эра Августа! Не эра Рокэ... Но услышишь ты именно о нем!

– Нет, – в висках у Эпинэ уже привычно застучало, – с графом Штанцлером говорил Его Высокопреосвященство, а я в это время был с Алвой. Хочешь знать подробности?

– Зачем? – Ричард поправил перчатку. – Главное ты мне рассказал.

– Да, – сощурился Иноходец, – главное я тебе рассказал, но неглавное я тебе тоже расскажу. Это полезно.

– Монсеньор, – Айнсмеллер! Надо полагать, открыл дверь.

– Да, комендант? – Робер в очередной раз поправил несчастную шляпу, заставляя себя перевести дух. До возвращения Наля он не должен выходить из себя, возмущаться, спорить, доказывать.

– Помещение открыто, – Айнсмеллер понизил голос, – но возникли некоторые трудности с герцогом Приддом. Он не желает принимать участие в церемонии.

– Возможно, ему тяжело спускаться по лестнице? – предположил Эпинэ.

– Отнюдь нет, – Айнсмеллер поджал красные губы. – Герцог Придд не отказывается присутствовать при вскрытии усыпальницы, но он не желает, чтобы прах маршала Эктора был перенесен в Старый парк.

– Вот как? – переспросил Эпинэ, собираясь с мыслями. – И почему же?

– Герцог Придд объясняет свое нежелание тем...

– Позвольте мне объяснить свое нежелание самому. – Валентин Придд непостижимым образом умудрялся выглядеть не таким мокрым, как остальные. Видимо, дело было в серебристом плаще, на котором проклятый снег был почти не заметен. Любопытно, бывают ли снежные спруты?

– Герцог, – Робер старался говорить вежливо и спокойно, но не успевшая выплеснуться злость рвалась наружу, – не думаю, что вам нужно что-либо объяснять мне. Подождите Его Величество.

– Его Величеству я повторю то же самое, – голос у Валентина тоже был каким-то... снежным. – Я благодарен за почести, которые Талигойя готова воздать моему предку, но все Повелители Волн лежат в фамильной усыпальнице. Мне не кажется правильным тревожить прах маршала Эктора и разлучать его с родными. Кроме того, я не считаю правильным занимать чужой дом или чужую могилу, тем более если это могила врага.

– Герцог Эпинэ, – громко произнес Ричард Окделл, – барон Айнсмеллер, я прошу вас запомнить эти слова, а то герцог Придд, не ровен час, их забудет.

– В самом деле, господа, – Валентин все-таки смахнул с плеча налипшие снежинки, – запомните, что сказал герцог Окделл. Не то чтоб я жаловался на свою память, я даже помню, кому присягал в день святого Фабиана, но так будет надежнее.

– Без сомнения. – Лэйе Астрапэ, сегодня только ссоры не хватало. – А заодно я вам напомню про королевский эдикт о запрете дуэлей, но сейчас пора расстаться с этим проклятым бураном. Вы как хотите, а я намерен ждать Его Величество под крышей.

2

В храме было холодно, чуть ли не холодней, чем на улице. Сквозь залепленные снегом витражи пробивался тусклый свет, слишком тусклый, чтобы разглядеть внутреннее убранство. Бьющее в окна солнце или множество свечей разогнали бы сумрак, но Леворукий не позаботился о первом, а Айнсмеллер – о втором.

Промокшая толпа топталась среди колонн сначала молча, затем кто-то что-то сказал, кто-то ответил, кто-то засмеялся. Здание наполнилось нестройным придворным гулом. Рядом с Диконом по-прежнему были Удо и Дуглас. Валентин куда-то исчез вместе с Рокслеем, и хорошо, потому что видеть длинную застывшую физиономию и не иметь возможности швырнуть в нее перчатку было невыносимо.