Моя улыбка гаснет сама собой, но усилием воли я заставляю себя улыбаться еще шире.

— Кстати, Майкл, как твои руки? Надеюсь, тебе удобно? Наверное, легкие уже болят, а?.. Впрочем, все остальное наверняка болит еще сильнее, так что ты мог и не заметить. Но ты заметишь, это я тебе обещаю. Немного позднее мы привяжем тебя повыше, чтобы ты не доставал ногами до пола. Это произойдет уже сегодня вечером, после того как я выдавлю тебе глаза и кастрирую. Не сейчас, Майкл, нет. Позже. Видишь, я нисколько не тороплюсь. Времени у меня достаточно. Подумай об этом на досуге, Майкл. Просто подумай.

Он похлопывает меня по щеке, зевает и переходит к Питеру.

— Ну, а как твои дела, мой юный друг? Как поживаешь? Небось рад, что у тебя появилась компания? Ну-ка, дай я вытащу эту штуку у тебя изо рта... Вот так. Так-то лучше, верно? Сейчас девочки принесут тебе ужин, но ты не должен с ними разговаривать, понятно? Одно только слово, и я вырежу у тебя изо рта твой английский язык. Кивни, если понял.

Питер кивает.

— Вот и хорошо. Ну все, будь осторожен. И ты тоже, Майкл. До встречи.

Трахнутый идет к двери, открывает ее, медлит на пороге. Солнце успело сесть, но я вижу, что от дома к коптильне кто-то идет. Я различаю двоих. Неужели одна из них — она? Меня долго били по голове, так что с моими глазами, наверное, что-то случилось, к тому же снаружи уже довольно темно, и, чтобы хоть что-то рассмотреть, мне приходится изо всех сил напрягать зрение. Да, это она. Вот она поднимает руку и подносит к губам пальцы. Что-то блестит в полутьме. А-а, это крошечное золотое распятие, которое висит у нее на шее на цепочке. Подходящий момент она выбрала, чтобы черпать утешение в религии. И все равно она нервничает. Ее грудь тяжело вздымается, будто ей душно и жарко в просторном коричневом свитере.

Трахнутый закрывает дверь. Но я все равно видел их. Видел ее. Видел, как она несет еду Питеру.

Я хочу ей кое-что сказать. И скажу, несмотря ни на что.

Кит, конец света настанет сегодня.

Не смотри на небеса в поисках его приближения.

И твое распятие не защитит тебя.

Она — на полу.

Если только я до нее дотянусь...

Я обязательно до нее дотянусь.

Кит, сладкая моя, тебе непременно надо было прочесть «Путешествие Брендана», хотя бы в качестве инструкции «Как не потерять лицо в преддверии Апокалипсиса». Да, сладкая, конец света настанет сегодня — во всяком случае, для одного из нас. Поверни ручку. Поверни ручку и открой дверь...

Дверь открывается в третий раз, и на сцене появляется еще один персонаж трагедии. На ее свитере и волосах блестят снежинки. Сентябрьский снег — редкое чудо. Мы будто вдруг оказываемся в одном из стихотворений Фроста — если, конечно, не считать скорой смерти двух заложников в старом сарае.

Следом за Кит в коптильню входит Соня. У нее в руках поднос. Она не закрывает дверь, и морозный воздух касается моих ран подобно целительному бальзаму. Кит поворачивается, чтобы включить свет, но он уже горит, и она неловко замирает. Ни она, ни Соня даже не смотрят в мою сторону.

— Привет, девочки. Помните меня? — шепчу я распухшими губами.

Она не хочет поворачиваться, но все-таки поворачивается. И все рушится. Ее лицо, белизна рук... На мгновение мне кажется, что она вот-вот потеряет сознание, но каким-то чудом ей удается справиться с собой. Вернее, не чудом. Я знаю это заклинание. Поделом ему, твердишь ты. Поделом... Он предал нас, так ему и надо...

Соня дает Питеру глотнуть воды и начинает кормить его из тарелки.

— Соня, пожалуйста... Я умираю от жажды! — говорю я.

Я вижу, как дрожит ее рука, но она игнорирует мою просьбу. Бросает в мою сторону лишь один быстрый взгляд и снова возвращается к своему делу. Но Соня меня не интересует, и не о ней я забочусь. Ей уже не вырваться; она окунулась в дела Джерри с головой и успела смириться с тем, что путь, на который она ступила, ведет в ад. Если у нее и были сомнения, то Джерри наверняка утешил ее, процитировав соответствующие строки из «Энеиды», и она окончательно успокоилась.

Я перехватываю еще один Сонин взгляд, но она смотрит сквозь меня, сонно и глупо моргая.

Кажется, я ошибся. Соня не смирилась, она пьяна или наглоталась успокаивающих таблеток. Теперь она ничего не чувствует и ей все равно.

Как бы там ни было, мне плевать на Соню. Не она мне нужна.

Кит делает шаг в мою сторону.

— Привет, Кит.

— При-вет, — отвечает она каким-то не своим голосом. Это почти шепот. Мышь и та пищит громче.

— Ты поступила так, как считала нужным, — говорю я. — Я тебя не виню.

— Да, я сделала то, что должна была сделать, — отвечает она безжизненным голосом.

Она трет глаза, как будто ей трудно смотреть на кровь. Опускает закатанный рукав огромного свитера. Он ей явно велик, это свитер Джерри, и она выглядит в нем какой-то потерянной и жалкой — ни дать ни взять маленькая сиротка. Кит пятится.

— Ты не ожидала, что пойдет снег? — спрашиваю я.

Она качает головой.

— Шон, я... я... — пытается она объяснить.

— Я знаю. Пусть тебя это не беспокоит. Ты приняла решение, и завтра утром и я, и Питер будем мертвы. Нас убьют, и все будет позади. Тогда и подумаешь, был ли другой выход.

Я слышу, как в противоположном углу коптильни Питер Блекуэлл поперхнулся пищей, но он слишком напуган, чтобы что-то сказать.

— Мне пора идти, — говорит Кит, отступая к двери.

На пороге она останавливается в нерешительности.

Я вижу ее на фоне двери, которую она открывает наигранно небрежным движением. Легкая улыбка чуть кривит ее губы. Ей хочется казаться жестокой и сильной, как Минг Безжалостный.[45]Снежинки садятся на ее руку, лежащую на ручке распахнутой наружу двери, холодный ветер врывается внутрь, дразня меня запахами леса.

Эта сладостная пытка кажется мне куда более изощренной, чем все, что только способен изобрести Трахнутый.

Кит...

Ты все еще колеблешься. Разрываешься между семьей, Делом и мной. Ты стоишь на пороге, словно подчеркивая расстановку сил — власть в твоих руках, и ты используешь ее, чтобы не дать свежему воздуху, снежинкам и желтоватому свету фонаря снаружи прорваться в старую коптильню.

Соня заканчивает кормить Питера.

Идет к двери, где все еще стоит Кит.

— Нам пора, — говорит Соня.

О, если бы я мог говорить, если бы мог думать как следует, что бы я сказал сейчас? Как убедил бы ее?

Я солгал тебе, Кит, но твой отец еще больший лжец. Все, во что ты веришь, построено на извращенной и глупой чувствительности. Нет и не было никаких подвигов во имя Свободы и Независимости, были только невинные жертвы и массовые убийства. Множество людей было убито в собственных домах, сотни детей погибли, когда патриоты взрывали рестораны быстрого обслуживания, десятки таксистов были застрелены в закоулках между складами в провонявших рыбой доках.