— Вот как, сэр? Я в этом не уверен.

Он смерил взглядом отросшее брюшко Генри и засмеялся.

— Нечего сказать, удовольствие возвращаться в этот дом! Гарри тоже был бы рад испытать на мне свою силу. Глэдис готова выцарапать мне глаза, а мама говорит, что стыдится быть моей матерью. Может быть, вы все предпочли бы обойтись без меня? Что ж, я готов избавить вас от своего присутствия.

В лице у него была такая горечь, что у Беатрисы перехватило дыхание.

Бедный, глупый, запутавшийся мальчик, позорит и отталкивает от себя родных и близких и даже не понимает, что делает… Как легко можно его утешить.

Довольно небольшой уступки его уязвленному самолюбию… Нет, с этим покончено. Сын вправе услышать от нас правду, как бы больно это ни было им обоим.

— Дик… — начала она.

— Да— Да, мама, ты это сказала, и я не намерен об этом забыть. А теперь отец тоже, как видно, решил переметнуться. Завтра он, видно, тоже станет заступаться за Артура, — и это после всего, что он мне про него говорил.

— Что? Что такое? — забормотал Генри. — Я говорил про Артура? Что ты болтаешь, щенок?

— Ах так, сэр? — яростно крикнул Дик. — А кто рассказывал мне, как он вел себя зимой на охоте? Ненавижу трусов!

— Я сказал, что у него странные понятия об охоте. Я не говорил, что он трус. Да он и не трус. Когда случается упасть с лошади, он ведет себя не хуже всякого другого мальчишки.

— А как он держался, когда обварил ногу кипятком, вспомни, пожалуйста, — прибавила Беатриса. — Но даже если он был таким, каким ты его считаешь.

Дик, разве из-за этого надо позорить отца и мать?

Дик зло рассмеялся.

— Право, мама, можно подумать, что я сплутовал в картах!

— А по-твоему, то, что ты сделал, менее позорно?

— То, что я сделал? Честное слово, мама, я не понимаю, о чем ты говоришь.

Она прикрыла глаза рукой. Нет, это не его вина. Он и в самом деле не понимает. Вот Генри, тот понял: он так пристыжен, что жалко смотреть.

Она сделала еще одну попытку.

— Подумай, Дик, ведь мы с отцом просто не могли бы сейчас смотреть в глаза Пенвирну, нам пришлось бы признаться, что наш сын, которому он спас жизнь, плохо обращался с его сыном, которого он нам доверил.

Краска медленно залила лицо Дика.

— Мама, я… я не сделал Артуру ничего плохого. Я только…

— Только изо дня в день преследовал и оскорблял его? Гарри и Глэдис не стали бы попусту так сердиться на тебя. Ты уже забыл о Луге Сатаны, Дик?

Наконец-то его проняло; он покраснел до ушей. И она прибавила тихо:

— Но это не значит, что я вправе была накричать на тебя тогда. Извини, Дик.

— Ну, что ты, мама. Я ведь тоже накричал. Но я никогда не думал… Ты меня прости за Артура.

Уже много лет она не видела, чтобы он был так близок к слезам. Вставая, она тронула его за плечо.

— Ну вот. Подай руку отцу, и забудем об этом. Мы все виноваты.

До конца каникул Дика больше не в чем было упрекнуть. Беатриса намекнула дочери и старшему сыну, чтобы они не поминали старого, и в доме установилось, хотя бы с виду, согласие. Однако Глэдис так и не доверила Дику своего пони. Он не хотел быть жестоким, от природы он вовсе не был злым, тем не менее из всех детей только ему одному приходилось напоминать, что с собаками и лошадьми надо обращаться ласково. В глазах Глэдис сколько-нибудь недоброе отношение к животным было непростительным преступлением; и на беду Дик ухитрился стать единственным человеком на свете, которого она недолюбливала. Беатриса терпеливо пыталась сгладить эту затяжную вражду, но оказалось, что за жизнерадостной приветливостью дочери скрывается характер упорный и стойкий, как кремень.

— Да, мама, я понимаю тебя, и я вовсе не хочу быть недоброй с Диком.

Мне жаль, что я дала ему пощечину. Больше я этого не сделаю и могу извиниться, если он обижен. Но ты бы видела, как он удилами разодрал губу Фиалке за то, что она не шла в галоп. Никто не станет скакать галопом в таком возрасте. И пускай он не трогает Малыша… и Пушинку тоже.

Беатриса не настаивала. Рассказав о семейной ссоре Уолтеру, которому она писала каждую неделю, она прибавила, что из всех своих детей самую горькую неудачу она потерпела с Диком.

"У нас с ним слишком мало общего, я даже не всегда понимаю, что его тревожит. С Гарри у меня тоже не очень много общих интересов, но ему всегда хорошо со мной, и он так мне верит, что мне даже совестно. Он всегда исповедуется мне во всех своих грешках и злоключениях и нимало не сомневается, что я всегда все улажу. Но Дик держится от меня па расстоянии, в чем-то я, должно быть, глубоко разочаровала его. Прежде я надеялась, что он со временем найдет друга в Генри, ведь их вкусы и взгляды во многом одинаковы. Но он презирает отца. Иной раз он смотрит на Генри совсем как Хам на Ноя.

Артур, кажется, единственный, кого ничуть не задела эта буря. Он, по-моему, даже и не заподозрил, что что-нибудь неладно. Это у него от матери".

"Не кажется ли тебе, — писал в ответ Уолтер, — что Дика мучит ревность?

Быть может, он привязан к тебе и Глэдис больше, чем ты думаешь".

Беатрису глубоко встревожило это предостережение, и она удвоила свои старания завоевать доверие сына. Но, несмотря на все ее усилия, он ничего не простил родителям и оставался в отношениях вооруженного нейтралитета с сестрой.

— Дайте срок, — говорил Беатрисе Жиль. — В глубине души он понимает, что Артур сделан из лучшего теста, а это нелегко стерпеть в шестнадцать лет, да еще когда ты хорош собой, как молодой бог. С годами он станет умнее.

Но Беатрису это не утешало.

В то лето Гарри и Дик гостили последние недели каникул у своей тетушки Эльси, которая, овдовев, вернулась из Индии на родину. Их отъезд освобождал Жиля от репетиторства, и Беатриса попросила его поехать с Артуром в Корнуэлл, в надежде, что его ученая степень по математике хоть отчасти примирит Билла с неприятной новостью, которую уже невозможно было далее от него скрывать.

— Вам придется объяснить ему, — сказала она, — что Артур добросовестно трудился все эти четыре года и с вашей помощью основательно изучил математику, но что от природы у него нет способности ни к математике, ни к каким-либо точным наукам, и из него никогда не выйдет механик.

— Выдающийся механик из него во всяком случае не выйдет. Мне нетрудно будет доказать это Пенвирну. Куда труднее убедить его, что мальчик сможет выдвинуться на каком-то ином поприще, если только дать волю его природным склонностям. Я в этом глубоко уверен, но что это за поприще, я еще сам не знаю, и нелегко мне будет объяснить полуграмотному человеку то, что мне и самому пока не ясно.