Несмотря на вполне приличный внешний вид: брюки от костюма, рубашку и галстук, я все же чувствовал, что выделяюсь из толпы. Во-первых, оттого, что рубашка была пропитана различными выделениями, начиная от пота и кончая «автографами» щенка.

Во-вторых, «Хотел Хотел» вообще не мое место. Нет, он вполне уютен и привлекателен на вид, но не для меня. Лоснящиеся, будто от самодовольства, ореховые панели, роскошные кожаные диваны, соблазнительная, манящая полутьма бара и перекипевший, пенящийся каппучино — во всем этом просвечивает желание поспеть за лондонской модой, так девочка-акселератка, потратившаяся на макияж, качает права, чтобы ее пустили вместе со старшей сестрой на фильм под грифом «только для взрослых».

В подобном месте я никогда не очутился бы с Линдси, потому что выбрасывание денег на ветер, даже не своих, вызывало у нее аллергию. Да и я, если уж на то пошло, не испытывал симпатии к таким заведениям.

В углу темного бара что-то блеснуло яркими красками. Это был Майлс Кэдуоллер-Бофорт, одетый в рубашку, которую даже австралиец назвал бы «вычурной». Идея гавайской рубахи, доведенная до абсурда: такими Гавайи можно увидеть только сквозь призму необратимой шизофрении.

— Боже ж ты мой, — пробормотал пес, — вы только поглядите.

— Ты же не различаешь цвета, — напомнил я.

— Всему есть разумные пределы, — ответил Пучок.

Майлс приближался. Он был явно очень зол на меня, но к этому чувству примешивалось и легкое недовольство собой — своим внешним видом.

— Неурядицы с багажом, — сказал он вместо приветствия. — Мое пальто уехало в Манилу. А с вами что стряслось?

— Именно это я и хотел объяснить. Я хочу вернуть вам деньги.

— Каким образом?

— Выиграть в покер.

— Прощайте, — развернулся к выходу Майлс.

— Нет, вы не поняли! — воскликнул я. — Я не могу проиграть, пока со мной этот говорящий пес.

Он покачал головой.

— Знаете, что я нахожу в вас особенно необычным, мистер Баркер?

— Запах у него чересчур высокомерный, даже для человека, — сообщил пес.

— Что? — спросил я, надеясь, что это не относится к моей любезной улыбке, которая в этот момент словно приклеилась к лицу.

— То, что для дурака вы слишком хорошо провернули это дело, чтобы выглядеть жертвой. Меня просто поражает, как такой нытик и слюнтяй мог задумать такую аферу. Вкрасться в доверие и потом так обмануть чудаковатую старушку.

— Но я же говорил, — вырвалось у меня, — что это не я…

— До свидания, — сухо обронил он.

— Скажи ему, что он ел вчера на обед паштет из гусиной печенки, — сказал, принюхавшись, Пучок.

— Вчера вы обедали страсбургским пирогом, — сказал я ему в спину.

Майлс остановился.

— И что с того, вы теперь борец за права животных?

— Скажи ему, что основным блюдом была форель, а на десерт он взял, как обычно, фруктовый торт с шоколадом.

Я повторил слова Пучка.

— Так вы подсматривали за мной, пока я обедал. И что это доказывает?

— Его женщина пользуется легким мускусным парфюмом, и на днях у него была с ней случка, — добавил пес.

Я почти в точности повторил сказанное Пучком.

— Вы что, шпионите за мной?

— Ни в коем случае, — ответил я. — Собака чувствует все эти запахи на вас. Он знает, чем вы занимались вчера, и может примерно догадаться даже о том, что вы думаете сейчас.

— Он слегка вспотел, наверное, принимает тебя за психа, — в подтверждение моих слов сказал Пучок.

— Например, в данный момент вы думаете, что я не в себе, — сказал я. — Я прав?

Майлс неторопливо кивнул.

— Чтобы догадаться об этом, вовсе не обязательно иметь психованную собаку.

— Он не психованный, — сказал я, — просто чрезвычайно чувствительный.

— Слюна пошла, — доложил Пучок, — вряд ли он завтракал. Да и в животе только что заурчало.

— Вы голодны, пес только что сообщил мне это.

— Сейчас половина девятого, и я еще не завтракал, так что вы попали пальцем в небо, — усмехнулся Майлс. — Поэтому я должен поторопиться, если позволите.

— Дыхание у него несвежее, — заметил Пучок. — Что-то с желудком.

— В таком случае вам следовало бы отказаться от грейпфрутового сока, — предупредил я.

Майлс покосился на меня, точно банковский кассир на пятидесятифунтовую банкноту, на которой, если держать ее под определенным углом, у королевы появляются усы.

— У вас язва.

— Откуда вы знаете? — подозрительно прищурился Майлс.

— Собака определила по вашему дыханию.

— Чушь собачья, — заключил адвокат-международник, проворчав что-то насчет «сырых креветок». Явно ему пришлось немало пожить в Австралии. — И какие же еще запахи уловил ваш высокоумный пес?

— На нем вчерашнее исподнее, — сказал Пучок.

Я передал эту информацию, смягчив выражения, насколько это было возможно. Майлс посмотрел на собаку.

— Вообще-то, я торопился. Вы меня разбудили, — сказал он. — Я как раз собирался переодеться.

Мистер Кэд-Боф присел на диван, не сводя с меня взгляда.

— Ну и вид у вас, — мстительно заметил он. Потом повернулся к собаке. — Впрочем, это не так важно. Когда холодно, не потеешь.

— От моего носа и в мороз не укроешься, — сказал Пучок. — Впрочем, меня запах пота не беспокоит, я же собака.

— Я понимаю, что выгляжу со стороны, как бы это сказать… не очень, — сказал я. — Для меня наступили трудные времена после кончины вашей матери. Если позволите объяснить, я уверен, что смогу переубедить вас и вы примете нашу точку зрения.

— Чью это «нашу»? — полюбопытствовал Майлс.

— Нашу с Пучком, — кивнул я на пса. — Понимаю, в это трудно поверить, но мы с ним общаемся, и он тонкий психолог. Особенно в отношении покера Я еще ни разу не проигрывал, когда он был со мной.

Пучок сел, гордо приосанившись, хотя, говоря начистоту, я сомневаюсь, что он вообще хоть что-то понимал в картах.

— Интересно, — фыркнул Майлс, — как он может говорить, чем пахнет от меня, когда он сидит рядом с вами? — Его явно задело упоминание о нижнем белье. — От вас же от самого, простите… воняет.

— Мне нравится его запах, — вступился за меня пес.

— Ему нравится мой запах, — развел я руками.

— А мой, значит, не нравится?

— Думаю, вы сами понимаете, несвежее белье пахнет не слишком приятно…

— Я ничего не имею против вашего запаха, — вмешался пес.