Беспощадная критика, от кого бы она ни исходила, считал он, является лучшим лекарством от всех болячек и безобразий, творящихся в стране. А посему необходимо дать не только полную свободу слова, но и свободу печати всем — от монархистов до анархистов.

То, что всякий кризис в голодной и разоренной войной стране дает богатейшую пищу не только для критики, но и для самых сенсационных разоблачений — это несомненно. Но столь же несомненно и то, что критика эта может иметь разнонаправленные результаты. Она может способствовать устранению всяких мерзостей и ошибок, накопившихся в данной системе. Но она же способна раскачать и разрушить эту систему как таковую. И дело не в дозировке критики, а именно в ее направленности.

Ленин, как может быть никто другой, знал силу печатного слова. И он же доказал, что пресса может стать могучим оружием не только агитации, но и политической организации. Не случайно такие успешные периоды истории большевистской партии, как «Эпоха “Искры”» или «Эпоха “Звезды” и “Правды”», были связаны с деятельностью именно этих органов печати.

5 августа 1921 года Владимир Ильич пишет Мясникову: то, что «болезней у нас много» — это факт. То, что «нужда и бедствия велики» — тоже факт. То, что были допущены громадные ошибки — «наши общие ошибки, все ошибались, и СТО, и СНК, и ЦК» — и это факт неоспоримый.

Но столь же очевидно и то, что мы эти ошибки видим и «не прикрашиваем своего положения. Знаем все трудности. Видим все болезни. Лечим их систематически, упорно, не впадая в панику».

А вы, как говаривал Грибоедов в «Горе от ума» — «шли в комнату, попали в другую». Применительно к России, — «может ли кто отрицать, что буржуазия разбита, но не уничтожена? что она притаилась? Нельзя этого отрицать». Нельзя отрицать и того, что ей всегда готова прийти на помощь буржуазия других стран.

А она «сильнее нас и во много раз. Дать ей еще такое оружие, как свобода политической организации (= свободу печати, ибо печать есть центр и основа политической организации), значит облегчать дело врагу… Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем».

Эти, казалось бы — «прописи», имели с началом НЭПа и более конкретное содержание. На состоявшемся в январе 1922 года Всероссийском съезде работников печати, а затем и на XI съезде РКП(б) выяснилось, что из-за недостатка средств число партийных газет в стране сократилось с 863 до 382, а их общий тираж составил лишь 1,5 млн. на всю Россию. Даже тираж центральных газет упал с 300–400 тысяч до 100 тысяч.

Большинство редакций возглавлялось сотрудниками, вступившими в партию после Октября. Мало того, многие из них не только не имели достаточной профессиональной подготовки, но и вели газеты «по совместительству» с другими видами партийной работы. Переход от агитационной стилистики времен Гражданской войны к темам, связанным с экономикой, хозяйственным проблемам, жизнью и бытом рабочих, крестьян, оказался им явно не по зубам. Потому-то и жаловались на партсъезде на «бесцветность», «тоску» и «зеленую скуку» многих органов партийной печати.

Совершенно очевидно, что если бы была дана возможность возродить буржуазную прессу, то она (при «естественной» поддержке зарубежья) вполне могла бы превзойти официальную прессу и в профессиональном, и особенно в материальном отношении. Так что, если в число достоинств полководцев входит умение выбора места и времени сражения, то ни один из них не стал бы принимать боя на данном поле и в столь невыгодный момент.

Заканчивая письмо Мясникову, Ленин пишет: «То, что вы говорите о поднятии хозяйства…, о борьбе за “влияние” на крестьянство и т. д., содержит в себе много верного, много полезного.

Отчего бы вам не выделить этого? Мы сойдемся и будем работать дружно в одной партии. Польза будет громадная, но не сразу, а очень медленно.

Оживлять Советы, привлекать беспартийных, проверять беспартийными работу партийных — вот это абсолютно верно, вот где работы тьма… И на этой работе болезнь можно (и должно) лечить, медленно, но действительно лечить, а не туманить себе голову “свободой печати”, этим “блестящим” болотным огоньком»1. К сожалению, Мясников к совету Ленина не прислушался и кончил весьма печально.

Между тем сами лидеры новой общественности своих намерений нисколько не скрывали. Как выразился на заседании Вольно-экономического общества один из учредителей бывшей кадетской партии князь Дмитрий Иванович Шаховской, — «мы так долго молчали, что надо поговорить. Пора линию обороны перестроить на линию наступательную»633 634. И проходившие весной 1922 года некоторые профессиональные съезды наглядно продемонстрировали, какова эта «перестройка».

На собравшемся в марте Всероссийском агрономическом съезде тон задали не собственно агрономы, а как раз представители «общественности». И в центре их внимания оказались отнюдь не проблемы предстоящего сева.

Упомянутый выше член бывшего Временного правительства князь Шаховской, бывший член Временного правительства и кадетского ЦК А.А. Мануйлов, бывший министр земледелия Временного правительства, эсер С.Л. Маслов, бывший министр иностранных дел в царском правительстве Н.Н. Покровский, как, впрочем, и такие профессора-аграрники, как эсер БД. Бруцкус и уже упоминавшийся А.Г. Доренко, Л.Н. Литошенко и другие сосредоточили в своих докладах внимание на необходимости создания «правового, демократического государства», замене местных Советов учреждениями земского типа, восстановлении частной собственности на землю и т. п.

Вообще сам агрономический съезд был нужен им, по выражению Бориса Бруцкуса, лишь как «символ возрождения общественности, утверждающей свою свободу»1. И это говорилось в тот момент, когда обескровленная голодом деревня как никогда нуждалась в помощи именно агрономов и ученых-аг-рарников.

Примерно то же самое произошло и на 2-м Всероссийском съезде врачей, собравшемся в мае 1922 года. Подобного рода съезды, проводившиеся Пироговским обществом русских врачей-общественников, имели свои традиции. Они и прежде не ограничивались сугубо медицинскими проблемами, а регулярно клеймили «бюрократический строй самодержавия». Эту традицию они продолжили и на съезде 1922 года.

Тон и здесь задавали бывшие кадеты Горвиц-Власова, Лозинский, Дембо, меньшевики Вигдорчик, Грановский, Станкевич, эсер Фрумкин и другие, выступавшие на сей раз «единым фронтом». Профессор Химико-фармацевтического института Любовь Михайловна Горвиц-Власова, заявив, что «социальная функция» интеллигенции — «быть мозгом нации», продолжила: «Будучи слугами народа, врачи не могут быть и не будут его прислужниками тогда, когда на смену угнетения пролетариата колесо истории выдвинуло его официальную диктатуру».

Соответственно, практические предложения, помимо главного — «демократизации государственного строя», сводились к необходимости создания самостоятельной организации врачей, противостоящей государственным учреждениям здравоохранения.