– О музыкальной. Как видите, я выражался в самом прямом смысле, – ответил Лео. – Хотя настоящей группой нас не назовешь. Все мы – просто ботаники средних лет, в свободное время балующиеся игрой на струнных. Понимаю, обычно свои группы организуют подростки, а потом играют в родительских подвалах. Впрочем, наш второй скрипач как раз подросток. Сын моей хорошей подруги Лирики. Сама Лирика играет на мандолине.

– Лирика? – повторила Грейс. – Подходящее имя для музыкантши.

– Что ж поделаешь? Родители – хиппи, – развел руками Лео. – Но вообще-то имя Лирика ей подходит. Преподает музыку в колледже Бард, учит студентов искусству игры на мандолине. Я тоже там преподаю. Впрочем, об этом, кажется, уже говорил…

– Вообще-то нет. – Грейс принялась размешивать сахар в капучино. – Вы сказали только, что у вас академический отпуск. А где конкретно преподаете, не упомянули.

– Что ж, теперь вы знаете. В Барде. Отличное место для работы, но в плане академических отпусков ситуация обстоит хуже – спокойно трудиться не дают. – Лео рассмеялся.

В углу маленького кафе стоял большой деревянный стол, за которым сидел какой-то родительский комитет, как водится полностью состоявший из мамаш. Грейс невольно вспомнила о комитете, в котором участвовала сама, – кстати, и собирались они за очень похожим деревянным столом. Женщины деловито переговаривались, держа перед собой желтые блокноты. С другой стороны лежала стопка книг о мотоциклах, а сверху, как ни удивительно, фотография Лайзы Миннелли с автографом. На вид снимку было лет двадцать, не меньше.

– Отсюда до Барда меньше часа езды, зато звонить перестали. Иначе и сотой доли сделать не удалось бы. А что касается группы, то вместе мы играем уже больше пяти лет. Участники, конечно, не обрадовались, узнав, что теперь придется ехать ко мне в такую глушь. Но после первого раза втянулись. Кажется, даже понравилось. Тут есть один большой плюс – нет соседей, которым мы можем помешать. Вернее, почти нет, – исправился Лео. – Бывает, весь вечер играем. А иногда и по ночам, если Рори на следующий день не надо на лекции. Рори – наш второй скрипач. Ну и конечно, устраиваем роскошные пиры.

– Спасибо, что делитесь с соседями, – добродушно произнесла Грейс.

– Не стоит благодарности.

– Ах вот откуда музыка! – вдруг сообразила Грейс. – Часто слышу, как вы играете, но трудно понять, с какой стороны доносится звук. Иногда кажется, что из леса. Значит, это ваша группа играет.

– В Аннандейле-на-Гудзоне аудитория у нас скромная, – с мягкой иронией произнес Лео. – Сами понимаете – родные, близкие, коллеги, студенты, надеющиеся сдать экзамены на отлично… У нас, кстати, и название есть – «Дом ветра». Так называются развалины на Шетландских островах. Если верить Колуму – это еще один наш музыкант, – там живет много привидений. Видите ли, Колум вырос в Шотландии и часто ездил в походы – в том числе и по Шетландским островам. Все спрашивают, откуда он знает про этот Дом ветра, – чуть смущенно прибавил Лео, потому что Грейс вопроса не задала. Впрочем, только по одной причине – просто не успела, Лео уже все объяснил.

– Я, конечно, слышала вашу музыку только отрывками, но, по-моему, играете вы хорошо.

Тут Лео, кажется, решил, что хватит говорить о себе. Некоторое время они сидели в неловком молчании, уставившись в свои чашки с кофе. Между тем женщины напротив – одну из них Грейс узнала, это была мать ученика школы, где теперь учился Генри, – начали понемногу расходиться. Тут дверь распахнулась, и вошли двое высоких, крупных мужчин. Повар, женщина с длинными седыми косами, уложенными вокруг головы, кинулась к стойке и перегнулась через нее, чтобы обнять вновь прибывших.

– Значит, пишете книгу? – стремясь прервать затянувшуюся паузу, спросила Грейс.

– Да. Надеюсь закончить к июню. В этом году летние занятия веду я.

– А о чем книга?

– Об Эшере Леви[52], – ответил Лео. – Слышали о таком?

Грейс покачала было головой, но потом вспомнила:

– Ах да! Его же иногда еще называют Эссером Леви!

– Точно. – Лео обрадовался так, будто Грейс оказала ему неоценимую услугу. – Эшер, он же Эссер. Я ведь и забыл, что вы из Нью-Йорка. Конечно же вы слышали про Эссера Леви.

– Вообще-то кроме имени ничего про него не знаю, – принялась отмахиваться от избыточных похвал Грейс. – Кажется, в Ист-Виллидж есть школа, названная в его честь.

– А еще парк в Бруклине. И досуговый центр. И даже улица! Эшер стал первым в Нью-Йорке землевладельцем еврейского происхождения. Более того – вполне возможно, он вообще был первым евреем в Америке. Вот и пытаюсь разобраться, действительно он является первым еврейским поселенцем или все-таки нет.

– Надо же, а я и не знала, – рассмеялась Грейс. – Первый еврейский землевладелец в Нью-Йорке. Должно быть, Эссер и представить не мог, что в городе появятся учреждения вроде клуба «Гармония»[53]. А синагога Эману-Эль?

– Папа прозвал ее Нотр-дам-де-Эману-Эль, – предался воспоминаниям Лео. – Он некоторое время ходил туда. А потом познакомился с мамой и стал квакером[54]. Папа говорил, что половина ребят, которые вместе с ним готовились к бар-мицве, подались или в квакеры, или в буддисты. Шутил, что уж лучше сидеть в храме на скамье, а не на полу, поэтому и предпочел квакерство. А еще у квакеров наклейки для машины веселее.

– Кажется, помню вашего папу! – воскликнула Грейс. – Он еще ходил в таком широком длинном свитере, наподобие балахона, правильно? В светло-зеленом, да?

– Ах, этот свитер, – кивнул Лео. – Мама с ним боролась, будто с врагом. Годами прятала. Надеялась, папа про него забудет и наконец наденет что-нибудь, что не будет свисать до колен. Но у папы на любимый свитер был просто нюх! Сразу принимался рыться в шкафу или на полке, куда мама его засунула. А когда мама умерла, взял и выбросил свитер. Представляете, в один прекрасный день я нашел его в мусоре. Тогда даже не стал спрашивать, почему папа так поступил.

Грейс кивнула. Она подумала о собственном отце и пластиковом пакете с украшениями, на которые он не мог больше смотреть – такие неприятные воспоминания вызывал этот предмет.

– У меня тоже мама умерла, – произнесла Грейс, хотя была не уверена, что это прозвучало уместно. Однако Генри кивнул:

– Примите мои соболезнования.

– Вы тоже.