— Патрик, — произнес наконец Скотт Пирс.

— Тебе не кажется, Скотт, что я — как бронхит? Стоит тебе подумать, что ты от меня избавился, как вот он я, тут как тут.

— Смешно, Пат. Расскажешь это доктору, когда он получит по почте аорту своего сына. Уверен, он оценит эту шутку.

— Скотт, твои деньги у меня. Хочешь их получить?

— У тебя мои деньги.

— Ага.

С главной дороги Бубба свернул на грунтовку, тянувшуюся вдоль Национального парка Майлза Стэндиша и ведущую к болоту.

— Подозреваю, чтобы их получить, мне придется оказать тебе массу мелких услуг, Пат.

— Еще раз назовешь меня «Пат», Скотти, и я их к чертовой матери сожгу.

— Хорошо, Патрик. Что от меня требуется?

— Дай мне номер своего мобильного.

Он продиктовал номер, и я повторил его вслух для Энджи, которая записала номер в блокнот, на присоске прикрепленный к бардачку.

— Сегодня вечером ничего не будет, Скотт, поэтому езжай домой.

— Подожди.

— Если попытаешься связаться с Доу, ни цента из этих денег не увидишь. Тебе все ясно?

— Да, но…

Я нажал отбой.

Фургон Буббы свернул на узкую дорогу Энджи следила за ним, не отводя глаз.

— Откуда ты знаешь, что он не вернется на Конгресс-стрит?

— Если он и в самом деле где-то прячет Уэсли, то только здесь. Пирс чувствует, что теряет контроль над ситуацией. Он приедет сюда, потому что здесь его главный козырь. Ему необходимо убедить самого себя, что он по-прежнему дергает за все ниточки.

— Ого, — сказала она. — Можно подумать, ты сам веришь в то, что говоришь.

— Надежда умирает последней.

Мы миновали поляну, углубились в лес еще на четыреста ярдов, загнали обе машины под деревья и пешком двинулись назад, к грунтовке.

Впервые за десять, как минимум, лет я видел Буббу одетым не в плащ. Он был в черном с ног до головы. Черные джинсы, черные армейские ботинки, черная футболка с длинными рукавами, черные перчатки, черная вязаная шапка. Перед встречей с Кристофером Доу мы, повинуясь его приказу, заехали ко мне на квартиру и тоже захватили черную одежду. Покидая в лесу машину, мы переоделись.

По пути к грунтовке Бубба сказал:

— Когда обнаружим объект, я пойду первым. Тактика простая. Вы должны держаться в десяти шагах за мной. — Он повернул голову и поднял палец: — Четко за мной. Куда я, туда и вы. Если я подорвусь, вы побежите назад той же дорогой, какой шли. И не вздумайте, мать вашу, меня вытаскивать. Усекли?

Таким я Буббу еще не видел. От привычного психопата не осталось и следа. Исчез знакомый мне безбашенный громила. Даже голос у него изменился и звучал чуть ниже. Испарилась всегда окружавшая его аура, превращавшая его в странного и опасного волка-одиночку. Ее место заняла полная собранность и спокойная уверенность в собственных силах.

Он попал в родную стихию, подумал я. Прирожденный боец, он был создан для битвы. И знал это.

Шагая за Буббой, я понимал, как воспринимали Буббу его однополчане в Бейруте. Не важно, кто формально командовал отрядом, — в реальности все слушались Буббу, шли за Буббой и полагались на Буббу, веря, что он проведет их через огонь и воду и поможет вернуться целыми и невредимыми.

Душой и телом он был сержантом. По сравнению с ним Джон Уэйн выглядел салагой.

Бубба передвинул ремень спортивной сумки, переместив ее со спины на грудь. На ходу расстегнул, вытащил М-16 и посмотрел на нас:

— Уверены, что не хотите такую же?

Мы дружно покачали головами. М-16. Да если я из нее шмальну, то с первым же выстрелом вывихну себе плечо.

— Пистолетами обойдемся, — сказал я.

— Запасные обоймы взял?

Я кивнул:

— Четыре.

Он взглянул на Энджи:

— А у тебя?

— Три, — кивнула она.

Энджи посмотрела на меня. Нервно сглотнула. Я понимал ее состояние. У меня самого во рту пересохло.

Мы вступили на дощатый настил и прошли мимо сарая.

Бубба сказал:

— Находим дом. Проникаем внутрь. С этого момента стреляйте во все, что движется. Никаких разговоров. Если не прикован, значит, не заложник. Если не заложник, значит, враг. Ясно?

— Да, — сказал я.

— Эндж? — Он посмотрел на нее.

— Да. Ясно.

Бубба помолчал, пристально изучая бледное лицо Энджи с широко раскрытыми глазами.

— Ты готова? — мягко спросил он.

Она несколько раз кивнула.

— Просто если…

— Бубба, не будь сексистом. Мы же не в рукопашную собираемся. Все, что от меня требуется, — это целиться и стрелять. А стреляю я лучше, чем вы оба вместе взятые.

Бубба перевел взгляд на меня:

— А вот ты…

— Ты прав, — сказал я. — Лучше я домой пойду.

Он улыбнулся. Энджи улыбнулась. Я улыбнулся. Вдыхая затхлый воздух ночного болота, я подумал, что снова улыбаться нам придется не скоро.

— Ладно, — сказал Бубба. — Значит, идем втроем. Только помните: в бою можно все, кроме одного — мешкать. Так что не тормозите.

У опушки мы остановились. Бубба скинул сумку с плеча, мягко опустив ее на землю. Открыл и достал три прямоугольной формы предмета с парой ремешков на каждом и выпирающими линзами и два из них протянул нам.

— Наденьте.

Мы так и сделали. Мир вокруг нас окрасился в зеленоватые тона. Кусты и деревья стали цвета мяты, мох приобрел изумрудный оттенок, а все остальное погрузилось в ядовито-салатовую марь.

— Не торопитесь, — сказал Бубба. — Дайте глазам привыкнуть.

Он достал здоровенный инфракрасный бинокль, поднес его к глазам и принялся сканировать лес, каждый раз сдвигая окуляры ровно на четверть дюйма.

Тошнотворная зелень вокруг резала глаза. Пистолет 45-го калибра, засунутый за пояс, жег мне спину, как раскаленная кочерга. Пересохшая глотка с трудом пропускала воздух. Честно говоря, с нацепленными на лицо очками ночного видения я чувствовал себя довольно глупо. Могучий Рейнджер,[29]да и только.

— Нашел, — сказал Бубба.

— Что?

— Смотри сюда.

Он поднял руку и указал направление. Сначала я увидел только кончик его пальца, нацеленный на море водорослей впереди. Постепенно я начал различать в зеленой мешанине очертания кустов и деревьев и, наконец, заметил окна.