мной, неслышно подойдя ко мне, как пантера, – напоминание о том, что он служил в армии. Сердито поглядев на меня, он взял у меня ноутбук и закрыл крышку, чуть не прищемив мне пальцы. После чего демонстративно поставил компьютер на дальний край стола, вне моей досягаемости.

– Я не… В смысле я… я не… – Я сглотнула, мобилизовала новую Мелани и сделала глубокий вдох. – Я только что говорила с Ивонной и узнала кое-что интересное. Она сказала, что ты не будешь возражать, если я разбужу тебя. Я просто передвинула твой компьютер, чтобы он не упал на пол.

По его лицу скользнула тень улыбки.

– Вот как?

Я кивнула, украдкой оценив его голую грудь, а щетина на его щеках невольно наводила на нездоровые мысли о его предке-пирате. Он в упор посмотрел на меня, и я снова сглотнула, пытаясь смочить пересохшее горло.

– Мы почти уверены, что знаем, кем была Эванджелина. В этой истории много догадок и совпадений, но все указывает на то, что Джон Вандерхорст был ее отцом. Поскольку…

– …совпадений не бывает, – закончили мы в один голос.

Он больше ничего не сказал. В комнате повисла странная тишина, заставив меня невероятно нервничать из-за необходимости чем-то ее заполнить. Как будто я не знала, как мне вести себя в затемненной спальне рядом с полуголым мужем. Как будто я боялась того, что будет дальше, если я не заполню эту тишину.

Я залепетала, почти не делая пауз, чтобы перевести дух. Мне было страшно остановиться.

– Дело не в том, что у Эванджелины не было фамилии. Дело в том, что она не могла ею пользоваться. Помнишь, как Нола рассказывала нам о том, что девушка, появившаяся в ее спальне, как будто не хотела показывать свое лицо? Интересно, это связано с тем, что она получила ожоги, или с тем, что она привыкла стыдиться своего происхождения? Она не хотела, чтобы Нола видела ее лицо, скорее по привычке, а не потому, что не хотела, чтобы Нола видела ее шрамы.

– Я рада, что мы нашли место последнего упокоения Эванджелины, и, по крайней мере, теперь мы знаем, что это за символ, хотя мы понятия не имеем, что означает циферблат, но Ивонна все еще продолжает поиски. Мне кажется, мы должны похоронить игрушки Эванджелины, а вместе с ней и собачьи кости. Возможно, это положит конец появлениям Замороженной Шарлотты, которая тут как тут всякий раз, стоит мне обернуться. Но мне все равно не дает покоя вопрос, почему она навещает Нолу и почему Нола думает, что Эванджелина здесь, чтобы защитить ее от высокого мужчины, хотя я понятия не имею, кого она имеет в виду.

Я глубоко вздохнула и подождала, когда он заговорит и серьезное выражение его лица сменится чем-то другим.

– Ивонна была права, – наконец сказал он.

– По поводу чего?

– Того, что я был бы не против, если бы ты меня разбудила.

Я сглотнула. В тишине этот звук прозвучал как гром.

– Я передам ей.

Он улыбнулся своей восхитительной улыбкой, которая всегда вытворяла с моим сердцем забавные вещи и размягчала мои кости до консистенции остывающей каши. Он протянул руку и вытащил что-то из моих волос, после чего показал мне одинокое колечко хлопьев «Чирио».

– Ты единственная женщина в моей жизни, на которой даже фланель и хлопья выглядят сексуально.

Он опустил руку. Колечко «Чирио» с тихим стуком упало на деревянный пол. Джек наклонил голову:

– Помнишь тот поцелуй, который ты подарила мне в фойе внизу, когда я пытался поговорить с Демарэ по телефону?

Я молча кивнула, стыдясь признаться, что едва могла думать о чем-то другом.

– Это был «не почти поцелуй», не так ли?

Я помотала головой.

– Нет, это был настоящий. Из серии тех, что почти заставляют меня поверить во второй шанс. – Джек подошел ближе и, пристально глядя мне в глаза, взял в ладони мое лицо, большими пальцами поглаживали мои щеки. – Что есть в тебе такого, Мелли, чему я не в силах сопротивляться, даже когда я на конце своей веревки и виню тебя в том, что это ты загнала меня туда? Я все эти долгие недели пытался это понять, пытался придумать, как мне жить дальше. Но я то и дело наталкиваюсь на умственные препятствия.

Я смотрела на него, не смея пошевелиться или закрыть глаза.

– Ивонна сказала кое-что еще.

Джек вопросительно приподнял брови.

– Она сказала, что мы должны признать, что мы оба неправы, а затем сделать решительный шаг.

Мы пару секунд смотрели друг на друга, а затем он опустил голову и осторожно коснулся моих губ, как человек, пробующий воду в бочке. А когда отстранился, то посмотрел на меня так, будто оценивал мою реакцию. Я хотела обнять его за шею и притянуть ближе, но не смогла. Я была уже на полпути, и мне нужно, чтобы он встретил меня там.

Джек шагнул вперед, прижимая меня к краю кровати.

– Скажи «нет», и я остановлюсь. Без сожалений.

Наконец мне удалось обрести дар речи.

– Что касается нас с тобой, я ни о чем не жалею, Джек. Я никогда не делала ничего другого, кроме как любила тебя.

Он выдохнул, его губы двигались вслед теплому дыханию по моей шее. По моему телу тотчас вверх и вниз поползли мурашки, правда приятные. Затем он поцеловал меня снова – на этот раз это был настоящий поцелуй, – и мы рухнули на смятые простыни. В тот момент я ни о чем не сожалела.

* * *

Я проснулась в постели Джека. Серый рассвет уже начал стирать тени, а у меня в голове звучало что-то вроде мелодии марширующего оркестра в полном составе – с тромбонами и звонкими цимбалами, – исполняющего праздничный марш. Я открыла глаза и с удивлением поймала себя на том, что улыбаюсь, вспоминая причины, почему.

Увы, стоило мне почувствовать, что теплого тела рядом со мной больше нет, как улыбка сползла с моего лица. Я села. Одеяло, которое кто-то аккуратно заправил вокруг меня, слетело на пол. Джека не было ни в постели, ни вообще в комнате. Его кроссовки валялись в углу, его ноутбук куда-то делся. Я положила руку на подушку Джека – его приятное тепло давно исчезло в утреннем холоде.

Я отползла на другую сторону кровати, взяла прикроватные часы и поднесла их к лицу на расстояние двух дюймов, чтобы посмотреть время. Полседьмого. Часть меня испытала облегчение от того, что еще рано и я могу вернуться в свою комнату незамеченной, чтобы одеться, но куда большая часть меня