Мама улыбалась. Раиса Петровна тоже улыбнулась, хотя лицо ее было мокрое.

— Ну что?! — отчаянно спросил у них Севка.

— Ничего, ничего, Севушка. Получше ей, — сказала мама. — Теперь, говорят, не опасно…

В конце коридора было широкое окно, за ним вперемешку с солнцем неслась, будто взмахивая крыльями, сумасшедшая от радости весенняя вьюга.

Как награда за недавние страхи и тоску, пришли к Севке счастливые дни каникул. Безоблачные. Очень теплые, хоть в одной рубашке бегай во дворе (только мама не разрешает). Севкина оттаявшая душа рвалась к радостям. Он с утра убегал во двор, где добрый и безотказный Гарик всех ребят оделял своими «броненосцами» и закипали морские бои. Оказывается, в тот день, когда был самый первый бой, Гарьку ругали вовсе не за одежду, а за то, что не выхлопал половик. А лупить вовсе и не собирались. Поэтому Гарька сейчас не боялся сражений. А если уж очень промокал, Севка вел его к себе и сушил у печки.

Иногда вместо морской войны играли в сухопутную. За большой поленницей устраивали крепость и лепили гранаты из мокрого снега, который еще грудами лежал в тех углах двора, где было много тени. Снежные снаряды посвистывали в воздухе, ударялись о забор и прилипали к доскам серыми бугорками. От них тянулись вниз темные полоски влаги, и забор становился полосатым. У Севки придумались строчки:

Севку немножко беспокоило: есть ли такое слово — «полосатятся»? Но скоро он перестал об этом думать. Стихи сочинились легко и так же легко забылись. Даже в тетрадку Севка их не записал, не до того было. Он радовался вольной весенней жизни.

Альке становилось всё лучше, мама сообщала об этом каждый вечер. А в воскресенье она ска-зала:

— Можно сходить к Але в больницу.

— Как? — удивился Севка. — Это же заразная больница, в нее не пускают.

— А мы постоим под окнами. Согласен?

Севка почему-то смутился, засопел и кивнул. Оказалось, что больница совсем недалеко. Она была в доме, где раньше располагался детский сад. Тот самый, куда в давние времена ходил Севка.

Алькина палата была на втором этаже.

— Вон то окошко, — сказала мама. Она уже всё знала.

В окошке виден был большой круглоголовый мальчишка. Мама сложила у рта ладошки и крикнула:

— Женя, позови Алю Фалееву!

Мальчишка кивнул, исчез, и очень скоро в окне появился другой мальчик. Тощий, тоже остриженный наголо, с большими ушами. Он улыбался. Потом он встал на подоконник, открыл форточку и высунул свою большеухую голову.

Мама нетерпеливо посмотрела на Севку:

— Ну, что же ты? Поздоровайся с Алей.

Севка обалдело заморгал. Но тут же увидел: улыбается мальчишка знакомо, по-алькиному.

Севка опять смутился, зацарапал каблуком доску тротуара, потом сипло сказал:

— Здорово, Фалеева…

— Ох, Севка, Севка… — вздохнула мама и крикнула: — Аль, закрой форточку, простудишься!

— Не… здесь тепло.

— Закрой, закрой!

— А у нас из-за тебя карантин был, — сообщил Севка. Надо же было что-то сказать.

— Я знаю! — весело откликнулась Алька.

— Аля, закрой форточку!.. Что тебе принести?

— Книжку какую-нибудь! — обрадовалась Алька.

— Я принесу! — крикнул Севка.

Появилась девушка в белом халате, сняла Альку с подоконника, захлопнула форточку, погрозила маме и Севке пальцем. Алька прилипла носом к стеклу.

— Я принесу книжку! — опять крикнул Севка.

Алька закивала.

Севка и мама пошли, оборачиваясь и махая руками. И скоро Альку не стало видно, потому что в стекле отражалось очень синее небо и солнечный блеск.

— Какую же книжку ты ей отнесешь? — спросила мама.

— «Доктора Айболита», — решительно сказал Севка.

— Свою любимую? Тебе не жалко? Ее ведь не вернут из больницы.

— Пусть, — вздохнул Севка. Было, конечно, жаль, но что делать. Кроме того, Севка надеялся, что Алька прочитает, а потом бросит ему книжку в форточку.

На следующий день он пришел к больнице один. В окошке никого не было. Севка затоптался на тротуаре. Кричать он не решился. Кинуть снежком? А если не рассчитаешь и стекло высадишь? Вот скандал будет! И Альке влетит…

Пока он топтался, Алька сама появилась в окошке. Севка обрадованно замахал «Доктором Айболитом». Алька закивала, открыла форточку, спустила на длинной бечевке клеенчатую хозяйственную сумку. У них там, в больнице, видать, всё было продумано.

«Айболит» уехал в сумке наверх.

— Когда прочитаешь, спусти обратно!

— Конечно!

— Ладно, закрывай форточку, а то попадет!

— Ага… А ты еще придешь?

— Завтра!.. Тебя когда выпустят?

— К Первому мая!

До Первого мая было еще больше месяца. Севка вздохнул про себя и бодро сказал:

— Ничего. Это скоро.

Чтобы немножко поболтать с Алькой или просто помахать ей рукой, Севка стал прибегать каждый день.

Впрочем, дней в каникулах оказалось не так уж много, и пролетели они стремительно. И в самый последний из них Севка спохватился: «Батюшки, а уроки?!» Те самые упражнения и примеры, которые Гета Ивановна задала на дом из-за карантина.

Нет, Севка не стал надеяться на чудо: Гета, мол, забудет и не спросит. Севка проявил силу воли. С утра сел за стол и к середине дня сделал все задания. Примеры и задачки оказались нетрудные. С упражнениями было хуже — длиннющие такие. И нельзя сказать, что Севка очень следил за почерком, когда их дописывал. Но зато он сделал всё, что задали. И с облегчением запихал учебники и тетради в сумку. Впереди было еще полдня свободы…

А потом пришло первое апреля.

Считается, что это очень веселый день. Можно всех обманывать, устраивать всякие хитрости. Идешь, например, по улице и говоришь прохожему: «Дяденька, у вас шинель сзади в краске». Дяденька начинает вертеться, будто котенок, который ловит свой хвост. А потом всё понимает, но не сердится, только смеется и грозит пальцем. А еще можно придвинуть к дверям Романевских табуретку с пустым ведром, поколотить в стенку и заорать: «Римка, ты что?! Заснула? У тебя на кухне картошка подгорела!» — «Ой, мамочки!»

Дверь — трах, ведро — дзинь, бах! Римка: «А-а-а-а!»

Но омрачается этот день тем, что после веселых каникул надо топать в школу. И как назло — понедельник, до выходного целая вечность.