Погода была согласна с хмурым Севкой. Сеял дождик. Он съедал у заборов остатки снега и рябил в лужах воду. Лужи были серые, совсем не такие, как на каникулах. Мокрые сердитые воробьи не галдели и прятались под карнизами. У них словно тоже кончились каникулы.

Но… все-таки пахло весной. И все-таки до лета оставалось меньше двух месяцев. К тому же в кинотеатре имени 25-летия комсомола шел «Золотой ключик», и мама обещала дать три рубля на билет. Всё это слегка утешало Севку. А в школе стало совсем весело. Там бегали, хохотали, спорили и старались обманом отправить друг друга в учительскую: тебя, мол, директор вызывает. На эту хитрость попался только доверчивый Владик Сапожков…

Когда сели за парты, к Севке опять подкралась печаль. Потому что рядом не было Альки. Но тут Гета Ивановна сказала, чтобы дежурные собрали у всех тетрадки по русскому языку, велела всем решать примеры, а сама села проверять, как написаны домашние упражнения.

Когда кто-нибудь начинал шептаться, она поднимала голову и говорила:

— Опять болтовня!.. У Светухиной вместо четырех упражнений одно, а она языком болтает! Будешь писать после уроков! А у Иванникова где задание? Тоже посидишь… Я вам не Елена Дмитриевна. Ей вы на шею садилися, потому что очень добрая, а на мне много не покатаетесь…

Севка не болтал: не с кем было. И даже не оборачивался, чтобы обмакнуть ручку, потому что сам принес пузырек с чернилами. Он спокойно решал и ничего не боялся, поскольку все задания у него были сделаны. И он удивился, когда услышал:

— А это что такое?.. Глущенко!

— Что? — опасливо спросил Севка и встал.

— Вот это! — Гета Ивановна ткнула длинным ногтем в страницу. — Это что, буквы? Это бессовестные каракули! Елена Дмитриевна твое царапанье терпела, я тоже долго терпела, а теперь — хватит! Иди сюда!

С нехорошим холодком в животе Севка подошел к столу. И беспомощно затоптался перед Гетой.

Гета Ивановна торжественно поднесла к Севкиному носу тетрадь и медленно разорвала ее.

— Вот так! Перепишешь всё! От корочки до корочки!

Севка обалдел от ужаса. Всю тетрадку? Всё, что он писал целый месяц! Там же еще с февраля упражнения!

— Вы, наверно, сошли с ума, — сказал он тоненьким голосом.

Тут же Севка сообразил, какие ужасные слова он произнес. И понял, что сию минуту обрушатся на него страшные громы и молнии. Он сжался. Но грома не было.

— А-а… — почти ласково пропела Гета Ивановна. — Я сошла с ума… Я, конечно, слишком глупая, чтобы учить такого знаменитого гения. Нет, вы поглядите на него! Ему письма пишут со всего Советского Союза, он у нас лучше всех!.. А я вот возьму да напишу этим ребятам, какой ты на самом деле! Вот хотя бы этому Юре Кошелькову из Ленинграда, пускай он знает, какой тут у нас поэт…

Она достала из классного журнала белый конверт, и на нем — внизу, где обратный адрес, — Севка сразу увидел ровные крупные буквы: «Юре Кошелькову». И тут же всё сделалось неважным. Всё, кроме письма. Потому что буква «Ю» была знакомая-знакомая. С длинной перекладинкой, пересекающей палочку и колечко.

Севка, замерев от счастья, потянулся к конверту. Но Гета Ивановна живо отдернула письмо:

— Нет, голубчик! Хватит с тебя писем. Получишь, когда всё перепишешь и вести себя научишься. А пока оно у меня полежит. И другие тоже.

Севке не нужны были другие! Только это!

— Отдайте! Это от Юрика! — отчаянно сказал он.

— Ну-ка, помолчи! Он еще голос свой будет тут повышать!..

— Отдайте! Это же от Юрика!

— А хоть от Пушкина! Если будешь орать, я его вообще… — Она встала и взяла письмо так, будто хотела разорвать. Как тетрадку!

Севка прыгнул и вцепился ей в локоть:

— Не надо!

Она стряхнула Севку:

— Ах ты, негодяй!

Но он опять прыгнул и вцепился. Гета Ивановна за шиворот выволокла его в коридор и потащила к дверям учительской. Но Севке было уже всё равно. Пусть его хоть убивают, лишь бы отдали письмо Юрика!

— Отдавайте! — со слезами кричал он. — Отдавайте немедленно! Это мое! Это от Юрика! Не имеете права! Отдайте сейчас же!

Гета Ивановна рывком втащила его в учительскую, и он мельком увидел растерянное лицо Нины Васильевны. Гета Ивановна толкнула Севку на середину комнаты:

— Полюбуйтесь! Закатил истерику! Говорит, что я дура!

Севка тут же повернулся к ней:

— Отдайте письмо!

Он попытался схватить конверт, но Гетушка оттолкнула Севкины руки и выскочила за дверь. Дверь захлопнулась, она была с замком. Севка заколотил по ней кулаками, загудела фанерная перегородка. Страх, что письмо исчезнет, был сильнее всего. И еще была ненависть.

— Отдайте! Отдайте!! — рыдал он. — Вы в самом деле дура! Я маме скажу! Отдайте письмо!!

Нина Васильевна схватила его за плечи, оттащила. Он упал на пол.

— Пусть отдаст! Отдайте! Это же от Юрика!! Неужели они не понимают, что это от Юрика?! Почему они такие?

Нина Васильевна подтащила его к дивану, попыталась усадить. Он упал лицом на клеенчатый валик. Его опять усадили. В учительской, кроме Нины Васильевны, были теперь еще какие-то люди.

— Ну, по… жалуйста! — дергаясь от рыданий, кричал Севка. — Ну, пожалуйста! От… дай… те!..

— Да вот, вот твое письмо…

И конверт оказался у него в руках. Севка прижал его к промокшей от слез рубашке.

— Успокойся, Глущенко… Ну тише, тише…

Однако Севка не мог успокоиться. Рыдания встряхивали его, как взрывы. Ему дали воды в стакане, но вода выплеснулась на колени и на диван.

И только через много-много минут слезы стали отступать. Но еще долго Севка вздрагивал от всхлипов. Из учительской ушли все, кроме Нины Васильевны. Та опять дала Севке воды, и он сделал два глотка.

— Вот видишь, до чего ты себя довел, — сказала Нина Васильевна.

Он довел? Это его довели! Севка всхлипнул сильнее прежнего.

— Ну ладно, ладно, перестань, — торопливо заговорила Нина Васильевна. — Посиди вон там и успокойся.

Она взяла его за плечи, увела в угол, к вешалке, усадила там на стул. А сама вышла. И кажется, заперла дверь.

Севка повсхлипывал еще минут десять, потом совсем затих. И в школе было тихо. Уже отшумела перемена и шел второй урок. А может быть, и третий.

Севка не понимал, зачем его сюда посадили. В наказание или просто так? И что будет дальше? Но эти мысли проскакивали, не оставляя никакой тревоги. Севка ничего не боялся и никуда не спешил. Главное было у него в руках — его сокровище, письмо Юрика. Севка сначала прижимал конверт к животу, а потом затолкал под рубашку. Распечатывать и читать сейчас он не хотел. Вернее, просто об этом не думал. Самое важное, что Юрик нашелся…