себя невыгодное. Он верно оценивал психологию Хана и возможную его реакцию.

— Забудь, Корней, бог им простит, а мы при случае вспомним. Воронок — мент как мент. На них ни пуль, ни ножей не хватит. — Он налил в бокалы, чокнулся. — За нашу удачу, Корней. Девку свою забудь, она давно с шага сбилась, продала бы не сегодня, так завтра.

Корней кивнул и выпил. О воровской казне, припрятанной в надежном месте, и о фальшивых, которые он предъявлял ворам, а затем бросил, Корней промолчал. Выплывет все, поделим, решил он, хотя надеялся, до дележа не дойдет, так как, по его раскладу, жить Хану оставалось до рассвета, а еще точнее, до того момента, когда Корней увидит содержимое сейфа, чьи останки в данный момент изучал уголовный розыск.

— Сколько было в жестянке? — спросил Корней небрежно.

— Около пуда, — ответил флегматично Хан, словно ежедневно крал примерно столько же. — Сторож-то в зале не спал, газетку почитывал.

В суете и неразберихе происходящего Корней забыл, что обещал сторожа усыпить. Спокойствие Хана не обмануло опытного рецидивиста, он пошел в открытую:

— Виноват, Хан. Падлу, которая подвела нас, разыщу непременно, ответит, а вина моя.

— Верно. — Хан закурил длинную дорогую папиросу. — Теперь объясни, Корней, на кой черт ты мне нужен? Ни денег у тебя, ни авторитету, пустой ты и совсем для меня неинтересный.

Корней из кармана, где лежал пистолет, вынул носовой платок, неторопливо вытер лицо, а когда стал класть платок на место, Хан сказал:

— Денег со мной нет, Корней. Я тебя давно понял, и ты по карманам не шарь, здесь не проходит. Понял? Так, говоришь, ты отца Митрия жизни лишил? Зазря, покойник — вещь тяжелая, гнуть тебя будет, а скинуть его можно только в суде. Ты с повинной не собираешься?

— Ты наглость-то вместе с хрустами из сейфа вытащил? — Корней бросил салфетку и встал. — Я свою долю подарить могу, как бы жалеть позже не стал. — Он шагнул из кабинета, отдернул портьеру. — Был грязь, грязью и остался, хоть я на тебя и фрак надел.

Корней уходил, Хан понял, что не блефует старый, метнулся наперехват, обнял, усадил. Только что хотел десять процентов ему предложить, теперь заткнулся, действительно уйдет, вот беда. Но больше всего Хана интересовало: убил Корней отца Митрия или рисуется, цену себе набивает?

— Меня на хомут не взять, — уверенно глядя Хану в глаза, сказал Корней. — Для тебя мечта — равное партнерство. Понял? Икнешь против, уйду. — Он твердой рукой налил себе, выпил, не чокнувшись. Корней знал мир ханов, в нем ничего просить нельзя, только отнимать, и чем больше и нахальнее, тем легче отдают и еще благодарят. Слабоват оказался Хан для такого противника, хотя поначалу все козыри на руках имел против пустой карты.

— Забудем, — смилостивился Корней. — Уйдем из Москвы и из России уйдем. Отсидимся в Риге, там у меня люди есть, примут. Только вот, — он задумался, оглядел Хана, свой костюм, — красивы мы с тобой излишне. Мое пристрастие к дорогой одежде господину Мелентьеву отлично известно, а тебя ему уже обрисовали. Международный вагон, кожаные чемоданы, дамочки в брильянтах отпадают. Пойдем из златоглавой на возах, лапотниками, обратниками базарными. Только где нам такой вид приобресть? — Он задумался, на самом деле ждал реакции Хана, хотел знать, есть ли у того потайное местечко и где именно деньги схоронены.

О Риге Корней сказал правду, там и казна воровская в банке лежала. Умолчал Корней о пустяке, что Хана в крестьянской одежде собирается забыть в чужой телеге покойником. Не любит мужик к властям обращаться, зароет незнакомца втихую, не было Хана и не стало, кто всполошится?

— Привык я. — Хан оглядел великолепно сидевший смокинг, вытянул ноги, любуясь лакированными штиблетами. — И от людей уважение. Может, так пойдем, Корней, а?

— Касса твоя два дня пролежит, не сгниет?

— Уверен. — Хан самодовольно усмехнулся. — Она не у людей спрятана. Люди, Корней, — самое ненадежное, что на земле существует…

— Идем, Сенека, — прервал его неожиданные философствования Корней.

— Значит, круглая и крутится, — довольно повторил Корней, оглядывая Дашу.

Он выбрал квартиру Натансона из противоречия логике Мелентьева. Никак пугливый нэпман, мошенник и чистодел не подходил для временной берлоги двух убийц. Никогда, решит Мелентьев, и Корней повел Хана именно сюда. И чего от себя самого скрывать, очень он рассчитывал тут Паненку найти, самое для нее место подходящее.

— Нет, что бы про меня людишки ни болтали, — потирая крепкие ладони, сказал Корней, — а умен я незаурядно. Как полагаешь, Паненка? — Он оперся на спинку кресла, нагнулся к Даше и, хотя ожидал пощечины, увернуться не успел. Девушка вскользь, но мазнула его по щеке.

Корней рассмеялся, а Хан, проверив на дверях запоры и швырнув хозяина на диван, сказал:

— Свободой клянусь, я в девчонку влюбился.

Даша, как всякая женщина, тонко чувствовала отношение мужчины. Алмаз сейчас о ней забыл, думает только о своей шкуре. Корней еще тянется к ней, но так, самолюбие потешить, не более, а Хан смотрит, как на забавного щенка, который цапнуть норовит. Со щенком можно поиграть, но лучше утопить и не иметь лишней мороки. Хан опасен, не Корней, старика уговорить можно, молодого нельзя, он глухой.

Корней жестом вызвал хозяина в прихожую и оставил Дашу и Хана вдвоем.

— Все играешь, не надоело? — добродушно спросил Хан.

Даша не ответила, смотрела подозрительно.

— Верно, что ты Воронцова на сходку провела?

— Верно. — Даша решила не злить парня, не выказывать ни страха, ни презрения. — Он один потолковать с людьми хотел, а твой хозяин на него ребят натравил…

На «хозяина» Хан не среагировал, но, когда Даша сказала: «Ребят натравил», вскинулся:

— Ну, там не только сявки были, кое-кого знаю… Сипатый, у него своя корысть, а отца Митрия, к примеру, попробуй натрави…

— Убил Корней Дмитрия Степановича…

— Врешь, — убежденно сказал Хан, хотя слышал то же от самого Корнея. — Не станет Корней на себя кровь брать, остережется…

— Выхода не было, только вход, Дмитрий Степанович его…

— Он двум богам служил, — сказал Корней, слышавший весь разговор. — А крови, Хан, на мне и так предостаточно. — Он помолчал, разглядывая молодых людей. — Больше, меньше, давно без разницы.

Хан поднялся легко, поигрывая тростью, очень она его забавляла, вышел из комнаты. Хозяин, смешно подвязанный фартуком, выволакивал из чулана различное барахло. Хан помог ему выдернуть плетеную пыльную корзину, отряхнул руки, взглянул на висевший на стене телефонный аппарат, помедлил, затем заглянул в комнату. Корней, обхватив Дашу за плечи, что-то шептал, девушка упиралась ему в грудь ладонями и отрицательно качала головой.

— Корней, мне позвонить требуется, не возражаешь? — спросил