— Пожалуйста, спроси госпожу Хиртрайтер о Марке Тейссене. А также о госпоже Францен и господине Теодоракисе. — Она взглянула на часы. Четверть третьего. — К четырем я вернусь, и мы поедем к Тейссенам. Возможно, и Теодоракис к тому времени объявится.

Полицейский автомобиль высадил его на парковочной площадке. Боденштайн поблагодарил коллег и дождался, когда они уедут. В отпуске служебный автомобиль ему не полагался, а личного у него больше не было — с тех пор, как в ноябре прошлого года его «БМВ» после аварии превратился в груду металлолома. Вряд ли его душевное состояние сегодня было лучше, чем тогда. Здравый смысл подсказывал Оливеру, что он больше не мог прятать у себя Аннику, поскольку она подозревалась в убийстве. Сердце противоречило здравому смыслу.

Что ему было делать? Мог ли он верить ей? Он едва знал ее, и его чувство к ней препятствовало объективному взгляду на сложившуюся чрезвычайно сложную ситуацию. Почему она скрыла от него истинную причину своего бегства? Он не мог просто так начинать разговор. Ему была нужна уверенность. Немедленно.

Боденштайн прошел к кучерскому домику и отпер дверь. Анника — он употреблял ее настоящее имя с тех пор, как узнал его, поскольку сокращенный вариант ему не нравился — все еще спала на кушетке, согнув колени и подложив левую руку под голову. Лист бумаги, который он оставил для нее в полдень, лежал на том же месте. Оливер смотрел на нее, стоя в дверях. Ее тенниска слегка задралась вверх. Вид ее белой, алебастровой кожи вызвал в его душе внезапный прилив нежности.

Нет, эта женщина не могла быть хладнокровной убийцей! Наверняка все эти утверждения имеют единственную цель оболгать ее. Она владеет опасной тайной, способной причинить огромный ущерб.

Анника, по всей видимости, почувствовала его присутствие. Она пошевелилась, открыла глаза и сощурилась от лившегося в окно яркого солнечного света. При виде его ее заспанное лицо расплылось в обворожительной улыбке.

— Привет, — прошептала она.

— Привет, — ответил он самым серьезным тоном. — Нам нужно поговорить.

Улыбка сползла с ее лица. Она поднялась, села и пригладила ладонями растрепанные волосы. Край подушки оставил отпечаток на ее покрасневшей щеке. Оливер подошел к кушетке и сел рядом с ней.

— Что-то случилось? — встревоженно спросила она.

С чего начать? Шторх и Херродер были его коллегами, и у него не было никаких оснований не верить им. Почему он должен относиться к ним как к противникам или, хуже того, как к врагам? Не совершает ли он ошибку?

Зеленые глаза Анники выжидающе смотрели на него. Она сунула руки между колен и выпрямила спину.

— Сегодня утром в комиссариат приходил Дирк Айзенхут, — сказал он наконец.

Она испуганно вздрогнула.

— С ним были два сотрудника Федерального ведомства уголовной полиции. Им известно, что ты находишься где-то в этом районе, и они спросили меня, не знаю ли я, где именно. Я ответил, что вообще с тобой не знаком.

На ее лице появилось выражение облегчения, потом исчезло, но тут же появилось вновь, когда он продолжил.

— Они заявили, будто ты… — Боденштайн запнулся. Сказать такое у него не поворачивался язык. К тому же он опасался ее реакции. Что ему делать, если она сейчас солжет? Оливер собрался с духом. — Тебя обвиняют в убийстве двух человек. Одного — в Цюрихе, другого — в Берлине.

Повисла тишина. Лишь шелест листвы в кронах деревьев доносился сквозь приоткрытое окно. Боденштайн увидел, как смущение на лице Анники сменилось ужасом. Она застыла на месте, не осмеливаясь вздохнуть.

— Но… но… я не могла сделать это, — произнесла она, запинаясь. — Я… убила человека? Да за всю свою жизнь я и мухи не обидела!

— Сьеран О’Салливан был убит в номере берлинского отеля. Они сказали, будто тебя схватили возле тела, но потом тебе удалось бежать.

Анника в изумлении смотрела на него.

— О господи. — Она судорожно сглотнула, вскочила на ноги и закрыла ладонями рот и нос. Ее взгляд бесцельно блуждал в пространстве. Боденштайн тоже поднялся и положил ей руки на плечи.

— Анника, прошу тебя, — произнес он умоляющим тоном. — Я уже не знаю, чему верить. Скажи мне правду! Это ты убила О’Салливана?

По ее лицу разлилась мертвенная бледность.

— Боже милостивый, конечно же, нет! — воскликнула она. — Для чего мне было убивать Сьерана? Я только через несколько дней узнала из Интернета о его гибели. Там говорилось, что он был застрелен, но где его нашли, не указывалось. — Заметив в его глазах сомнение, она схватила его за руку. — Оливер, клянусь тебе, я никогда не держала в руках оружие!

Боденштайн сам при проведении расследований неоднократно организовывал утечку ложной информации, дабы воспрепятствовать огласке подробностей, которые мог знать только преступник. Не сделал ли сейчас то же самое Шторх? С психологической точки зрения, выстрел выглядел совершенно иначе, нежели сорок с лишним ножевых ранений.

— Я знаю, что Сьеран боялся за свою жизнь, — подавленно сказала Анника. — Мы разговаривали с ним, телефону утром в рождественский сочельник, и он сказал мне, что один его друг прыгнул с крыши высотного здания. Он выразил сомнение в том, что это самоубийство. За несколько дней до этого в подземном гараже аэропорта Цюриха, в багажнике такси, было найдено тело Бобби Беннетта, через день после того, как мы там…

Она замолчала. У нее округлились глаза.

— Через день после чего? — спросил Боденштайн.

— Должно быть, он знал об этом все время. — По ее телу пробежала дрожь. — Должно быть, он знал, что мы встречаемся в Цюрихе и что только мы посвящены во все детали. Только мы четверо… Только теперь до меня дошло, в чем дело.

— О чем ты говоришь? — в недоумении спросил Боденштайн. — Кто знал и что?

— Я попала в его западню, — продолжала Анника, словно не слыша его. — Откуда мне было знать, какие у него планы в отношении меня? Я всегда доверяла Дирку, а он сделал такое…

Она обняла себя за плечи, будто ей вдруг стало холодно, и молчала, широко раскрыв глаза и уставившись в одну точку.

— Что же… что же мне теперь делать? — Ее полный отчаяния взгляд проник ему в самую душу. Она не играла, ее ужас был натуральным. Оливер приблизился к ней и заключил ее в объятия. Она прижалась к нему. Боденштайн крепко держал Аннику, бормоча слова утешения, потом подвел к кушетке, сел и с силой притянул ее к себе.

— Все было подстроено, — глухо проговорила она, упершись головой ему в грудь. — В сочельник утром Дирк вызвал меня в свой кабинет, якобы пожелать мне счастливого Рождества. Мы выпили шампанского. Я… я до сих пор не знаю точно, что произошло потом. Проснулась я в комнате с решеткой на окне. Он упрятал меня в психиатрическую больницу!

Она подняла голову. Ее глаза блестели от слез.

— Через два дня меня отпустили. Просто сказали, что произошла ошибка и что я могу быть свободной. — Ее передернуло. — Мне выдали мои вещи, мобильный телефон, ключ от автомобиля, и я вдруг оказалась на парковочной площадке. Мне было неизвестно, ни где я, ни какой сегодня день недели. Я пребывала в полной растерянности. Неожиданно пришло эсэмэс-сообщение от Сьерана. Он находился в городе, и ему нужно было срочно поговорить со мной. Я приехала по указанному им адресу. Меня немного удивило, что Сьеран назначил мне встречу в отеле в Веддинге, но он знал Берлин лучше. Кроме того, ему приходилось соблюдать чрезвычайную осторожность. Я ни секунды не сомневалась в том, что эсэмэска пришла от него, поскольку у меня был новый номер, который никто не знал. Мне и в голову не пришло, что… что пока я находилась в больнице, Дирк мог воспользоваться моим телефоном. Ты понимаешь, о чем речь? Они заманили нас в одну и ту же ловушку!