— А, вот, знаешь… — снова не открывая глаз, предложил новую тему Гарик. — Как ты думаешь, бананы — что такое? Ну, в смысле, там, овощ, фрукт или корнеплод, например, а? — Вновь в животе выстрелило, но на этот раз уже без глушителя и разрывной… В десятку… — Трава! — гордо ответил на собственный вопрос Гарик. — Банан — это трава, если по биологии… Или по ботанике? — переспросил он сам себя и открыл глаза.

— Останови-и… — сквозь зубы промычал Юрка, еле сдерживая кишечные схватки, — останови его, блядь!

Гарик посмотрел на Юрку и то, что он увидел, заставило его вскочить с места и совершить прыжок в сторону водителя, забыв выяснить, кто все-таки блядь — он или водила. Приземлился он у самого руля. Юра так и не узнал, что и как объяснил вьетнамцу Гарька, но автобус плавно остановился, и, к своему счастью, Юрий Лазаревич обнаружил очередное ярко-желтое пятно, но не на обочине, вдоль дороги, а на некотором удалении от нее, метрах в пятидесяти в сторону. Ананасы были исключительно спелые. От кучи вкусно пахло, и вокруг не было никого. Юрий Лазаревич полусогнутым орлом напрыгнул на кучу, скатился вниз, перебрался за нее и сорвал с себя шорты. Освобождение было такой ясной и пронзительной силы, что вместе с уходящей болью он успел рассмотреть, как постепенно проявляется в цветном изображении жизнь вокруг… Он высунул голову наружу, из-за кучи, словно из засады. Вдалеке, по ту сторону дороги, склонились над полем женские фигуры, по колено увязшие в рисовой жиже. На всех были конусообразные соломенные шляпы. Вдоль дороги брел буйвол с крутыми рогами и тощей зубчатой спиной. Он тащил арбу с ананасами, а погонял его малыш с длинной гибкой хворостиной.

«Какая красота… — подумал Юра, — как на старинной гравюре… Надо парочку хороших ананасов Каринке привезти. У нас они не такие… — Автобус пару раз посигналил. — …Бумага!.. — вдруг вспомнил он. — Черт! Бумаги-то нет никакой…»

Он оглянулся. Дело было безнадежным… Тогда он вытащил из шорт новый бумажник, который портмоне, куда не успел еще ничего переложить. Зачем он достал и открыл его, Юрка сам не понял. В бумажнике, в среднем отделении, на самом виду одиноко распластался спасительный американский доллар. Юрка посмотрел в лицо сенатору, а может, и самому президенту, снова освобожденно вздохнул, слегка примял банкноту и использовал по обстоятельствам.

«Были бы донги, по курсу — так на полкило купюр — хоть обосрись…» — отметил он в заключение.

Он натянул шорты, положил в карман бумажник, похлопал его по толстой слоновьей коже и произнес вслух:

— Мо-ло-дец!!!

Относилось это к бумажнику или к освободителю американского Севера от их же Юга, в зеленой овальной рамке, значения для него не имело — его устраивали оба варианта.

…Сначала к нему пустили жену.

— Юрочка, — заплакала Каринка, — как же так, мы чуть с ума не сошли. Господи Боже… Юрочка…

— Почему я в этой больнице? — спросил он жену. — Нельзя было куда-нибудь получше? Ты Фрейдину-то звонила?

— Какому Фрейдину, Юрочка, — продолжала плакать Каринка. — Тебя еле успели довезти в ближайшую. Еще бы пара минут и… — она зарыдала, — и все… Доктор сказал… Еще он сказал, чудо помогло…

— Гарька знает? — спросил Юра жену и тут же вспомнил, что тот неожиданно взял отпуск и отвалил с сыном на Кипр, впервые — сам, без него… — Да… Я забыл, нет его…

На Кипр они в первый раз попали на следующий год после Вьетнама, когда у обоих гораздо раньше пожизненного плана закончились блядские дюралевые серебрянки. Пора было запасать новую обманку. Но, если серьезно, дело, конечно же, было не в этом. Дела в торговле шли славно, даже более чем. Новорусский строительный бум прибавил им приятных хлопот по добыванию и реализации многочисленных стройматериалов. А загадочное словечко «Евро», будучи приставленным спереди к любому наименованию товаров и услуг, сметало с прилавка все что угодно в одно мгновение новорусского ока, падкого на нерусскую новизну. В общем, пришла пора определяться в серьезном, оффшорном смысле слова. Прилетев в безвизовый Лимасол, они уже через час подъезжали к Ларнаке, где их поджидала пятизвездочная броня. Еще через час они стали обладателями общего счета, открытого в ближайшем отделении «Бэнк оф Сайпрус».

— Ну, вот и все, — определил их новый статус Гарик, — в принципе, можно возвращаться домой и начать загонять безнал, хоть с завтра… Или поотдыхаем еще?

— Давай к еврейцам съездим, — неожиданно предложил Юрий Лазаревич, — тут рядом совсем, паром туда-сюда — две ночи, один день, — то, что надо. Иерусалим там… Ну и еще две-три точки, исторических. Мы же ничего с тобой не знаем толком, два мудилы. Только бабки гребем да налоги прячем.

— Да еще ананасами обсираемся, — заржал Гарик. — Давай… Поехали… — Он потер переносицу. — Но только нам пятьдесят процентов дискаунта положено… Как полужидкам. Или один полный — на двоих…

Начали они с главного — прямо с парома их разбили по группам: русские — к русским, все остальные — неважно, потому что — с английским. Потом посадили в автобусы и повезли по точкам. Главная — Храм Гроба Господня — не произвела на друзей особого впечатления — ну церковь и церковь, большая, правда, но народу — ужас немереный, и к гробу — очередюга, как во Вьетнаме — за бесплатными сандалиями. Потом еще чего-то, типа Голгофы, — они не запомнили — было жарко и очень хотелось пить. К обеду их привезли в Гефсиманский сад. Гарик вообще никуда не пошел.

— В автобусе подожду, — сказал он Юрке, — а то все равно жрать хочется…

«Это где петушок трижды кукарекал, — вспомнилось Юрке что-то призрачно-знакомое, — а потом Христа повязали и на гору повели, вешать… Или, нет, распинать… Или, погоди, мы вроде там уже были…»

— Обратите внимание, уважаемые туристы, — с противным картавым выговором произнесла экскурсоводша, — этому вот оливковому дереву больше двух тысяч лет, не исключено, например, что в тени его отдыхал Иисус Христос и где он, к примеру, был предан своими соратниками, в частности, Иудой…

— Надо же, антихрист какой… — горько и искренне вздохнула толстая тетка из их группы. Она промокнула ладонью пот на лбу и, понизив голос, добавила: — Будь ты проклят…

Юра рассеянно посмотрел на тетку, затем перевел взгляд на оливу. Толстенное старое дерево с расслоенной корой и мелкими зелеными листиками находилось в числе таких же необхватных собратьев за белой кованой оградой оливкового сада. Слабо подул ветер, и листочки слегка трепыхнулись.

«Надо же, — подумал Юрий Лазаревич, — Христа видело, а все живет… И трепыхается…»

Он поймал Христово дерево в объектив мыльницы и нажал кнопку.

— Молодой человек! — потная теткина ладошка тронула его сзади за плечо. — Вы пленку для фото здесь брали? — она кокетливо улыбнулась Юре и поправила золотую брошь на платье с вырезом. — А то у нас тоже закончилась…

— Почему тоже? — удивился он. — У меня еще есть…

Такая нестыковка совершенно не смутила тетку, напротив, она даже обрадовалась завязавшемуся, с ее точки зрения, знакомству.