Весь следующий день убирали территорию, мыли полы в казармах и офицерских домах и в штабах. К вечеру хозяйственники привезли солому для набивки матрацев. А штабы в это время писали расписание занятий по боевой и политической подготовке.

Перед отбоем начальник штаба дивизиона собрал командиров батарей и взводов и объявил, что с завтрашнего дня, до появления нового, продолжаются занятия по прерванному переездом расписанию. На окончание хозяйственных работ можно оставить минимум людей. Кроме того, объявил приказ командира полка, что полк переходит на распорядок дня мирного времени. Что день начинается с утренней физзарядки и кончается вечерней поверкой. Самовольная отлучка за пределы расположения полка запрещена.

Утром старшинам подразделений (теперь старшины вступили в свои права) с большим трудом удалось вывести на построение не больше половины личного состава. Солдат, служивших в довоенное, «тимошенковское» время, когда на утреннее построение давалось 30 секунд, а за опоздание наказывали 2–4 нарядами на конюшню, остались единицы. А многие, призванные во время войны, совсем не знали армейских порядков, поскольку в ней не служили. Да и старшину знали, и то заочно, только как человека, обеспечивающего солдат питанием. На фронте его могли увидеть только на маршрутах во время передислокации да при редких отводах на формирования. В обычной же боевой обстановке термос с кашей солдатам приносили рабочие по кухне. Потребовалось несколько дней, чтобы наладить нормальное утреннее построение на физзарядку.

После завтрака взводы разошлись на занятия. Мы, разведчики и топоразведчики, в учебное время всегда имели преимущество перед другими специальностями. Огневики занимались изучением материальной части и ведения огня в артиллерийских парках, связисты и радисты – в классах. И те и другие всегда были на виду у офицеров, да и занятия часто проводили офицеры – командиры взводов. Разведчики же должны были проводить занятия на наблюдательных пунктах, то есть где-то на местности. А работа топоразведчиков – прокладывать теодолитные ходы или обнаруживать цели, засекать их с помощью приборов, наносить на планшет и готовить данные для стрельбы. И всю эту работу можно было выполнять только на местности, вдали от глаз начальства.

Начальник разведки дивизиона, он же и командир взвода разведки дивизиона, по штатному расписанию – капитан, являлся и заместителем начальника штаба дивизиона. И так у нас в дивизионе со времени выхода из окружения повелось, что разведчиками командовал помощник командира взвода, старший сержант. А начальник разведки был при штабе дивизиона и как бы в резерве. Когда выбывал офицер в батарее, то им заполняли вакансию. Примерно такое же положение было и с командиром взвода топоразведки. Кроме того, офицеров – специалистов топоразведки – не было. В военных училищах их не готовили, а в частях эту специальность освоить они не успевали. И жалко было офицеров, назначаемых на эту должность. Некоторые из них не вмешивались в службу, наблюдали за взводом со стороны, а все решения и работу выполняли командиры отделений, а те, кто пытался вмешиваться в дело, которое он не знал, попадали в очень смешное положение.

Забрав стереотрубу, рейки и планшеты, по железнодорожному мосту мы перешли через речку. Заниматься не хотелось, да и смысла в этих занятиях не видел. Война кончилась, и мы тогда думали, что нас вот-вот демобилизуют. Но и начальство дразнить не хотелось, надо было делать вид, то есть скрыться с глаз. Перешли большое неубранное поле спелой ржи, поругав нехозяйственных немцев. Мы тогда не знали, что многие зажиточные крестьяне не захотели иметь дело с Советами и, когда американцы стали передавать Тюрингию нашим войскам взамен Западного Берлина, бросив свои земли и дома, ушли на запад. За ржаным полем нашли очень удобную котловину с отдельно стоящими фруктовыми деревьями и редкими кустарниками, а за нею лесок. Потом мы не один день провели в этом прекрасном месте под теплым солнцем Тюрингии. Назавтра запланировали обследовать юго-западную сторону.

С правой стороны дороги, при подъезде к теперешнему нашему месту дислокации, нам открылось огромное уже убранное поле. За ним, примерно в километре, виднелся лиственный лес. Вот туда, забрав инструменты, мы и направились после завтрака. Прошли поле и вошли в лес. Идем, любуемся чистотой леса. Чтобы представить немецкие леса, их надо видеть.

Сибиряки рассказывали, какие леса у них, и мы не заметили, как перед нами выросла фигура солдата с автоматом. Пока солдат объяснял, что здесь запретная зона и что, если мы не хотим побывать в комендатуре, должны немедленно уйти, сквозь ветки деревьев в небольшом отдалении мы рассмотрели ограждение из колючей проволоки и охранные вышки. Поняли, что здесь находится серьезный объект и охрана не шутит. Пришлось нам так понравившийся лес покинуть.

Не прошло и недели, как о секретном объекте в полку стало известно. Четыре года мы получали пищу в котелки. В 1941 году еще в Чирчике нам выдали алюминиевые котелки овальной формы с крышками. Если случалось, что обед состоял из двух блюд – первого и второго, то первое наливалось в котелок, а второе блюдо накладывалось в крышку. Если был чай, то его получали в котелок после первого. Мыть котелки обычно было нечем. К 1942 году котелки с крышками стали редкостью, и супы стали получать в каски или в консервные банки. Но командование не оставило солдат в бедственном положении. Стали нам выдавать новые котелки, но уже не алюминиевые, а из стали, внутри луженые, а снаружи крашеные, по форме обычной кастрюли, емкостью полтора литра, с дужкой и без крышки. Приходилось есть из одной посуды и первое, и второе, и чай – без мойки. Но никто на это не обращал внимания. А тут с невиданной энергией стали разворачиваться работы по устройству столовых. В большом сооружении неизвестного назначения организовали солдатскую столовую, а в жилой зоне нашлось небольшое одноэтажное здание под офицерскую столовую. И вот в офицерской столовой появились две девушки-официантки. Откуда? Оказывается, с того самого секретного объекта за колючей проволокой.

С оккупированных территорий, как рабочая сила, в Германию были угнаны наши русские люди. В основном молодежь. И не только из России. Из других европейских стран тоже. Я уже писал, как на запад тянулись цепочки французов. Так вот, иностранцам было предоставлено право свободно передвигаться по территории Германии и возвращаться к себе домой. А наших российских девушек, тех, которые сидели на придорожных деревьях и высыпали в наши машины корзины черешни, когда мы ехали по территории, освобожденной американцами, свезли или согнали за колючую проволоку с вышками и часовыми. Да и не только девушек, а всех репатриантов. И там, за проволокой, дни и ночи работали следователи госбезопасности. Сортировали и отправляли в Россию. Надо полагать, что не всех отправляли домой. Иначе зачем было вести следствие.

Позже, когда я уже работал в штабе полка, мне стало известно, что по вечерам офицеры привозили девушек из этого лагеря к себе на квартиры, а утром отправляли обратно в лагерь. Особенно зверствовал по отношению к девушкам наш командир дивизиона майор Грязнов. Бывало, он среди ночи избивал бедную девушку и выбрасывал голую через окно в палисадник (он жил на первом этаже). И она там мерзла до утра. Офицеры говорили, что он мстил всем женщинам за то, что его жена то ли в конце войны, то ли уже после ее окончания вышла замуж за другого. А может быть, зол был на всех из-за того, что был он очень болен. Уже с Одера из-за радикулита он передвигался на костылях. Во всяком случае, раньше, на фронте, мы его знали как очень доброго человека.