ему так очевидно быть застигнутым врасплох. И если полчаса назад он, может быть, мнил себя героем, когда, торопясь и озираясь, перелезал через ограду части, то сейчас и сам себе и своей знакомой он казался маленьким и бессильным.

Я уловил во взгляде трамвайной кондукторши еле заметную иронию, когда ее кавалер, не попрощавшись, не взглянув на нее, скрылся в сопровождении старшины за дверью.

— Ну что ж, — сказал я и, пройдя к столу, снял шапку. — Чай готов. Может быть, хозяйка пригласит на стаканчик.

Нюра попробовала улыбнуться.

— Садитесь, пожалуйста.

Зябко скрестив на груди руки, она отошла к печке и прислонилась к ней.

Я сел.

Трудно, конечно, догадаться, о чем она думала в этот момент. Во всяком случае, чувствовала она себя достаточно неловко. И вряд ли судьба Зудова беспокоила ее сейчас. Я спросил.

— Вы что же, замуж за него собираетесь?

Нюра повела худеньким плечиком и хмыкнула. По-видимому, ей не терпелось доказать свою непричастность ко всему, что здесь произошло.

— Нужен он мне… — проговорила она с явной недоброжелательностью по отношению к Зудову.

— Почему же тогда приглашаете?

— А я не приглашала. Сам пришел…

«Что же тянет сюда Зудова?» — думал я, разглядывая довольно убогую обстановку комнаты: две бумажные розы сомнительной свежести, засунутые за плакат о пользе сберегательной кассы, аляповатый клеенчатый коврик над кроватью с изображением какой-то целующейся пары на фоне коричневых деревьев и бледно-розового замка. Все это достаточно говорило о примитивных вкусах хозяйки. Зудов же казался мне более развитым, более разборчивым… И все-таки он ходил сюда, даже самовольно отлучаясь из части… Да, есть на свете почти необъяснимые явления. Безусловно, ни о какой дружбе, а тем более любви, здесь не могло быть и речи.

На подоконнике мое внимание привлекла искусно выпиленная из толстой фанеры рамка для фотографии. Затейливый узор, незаурядное мастерство. Эта рамка никак не гармонировала с общим стилем комнаты.

Нюра перехватила мой взгляд и брезгливо скривила губы.

— Можете взять. Подумаешь, подарок. Барахло всякое…

Она явно боялась меня и твердо решила во избежание каких-либо неприятностей отмежеваться от Зудова. На всякий случай я уточнил.

— Значит, это он вам подарил?

— Он, он. Не нужно мне. Забирайте.

Я встал и надел шапку.

— Вот что, Нюра, — проговорил я внушительно. — Советую серьезней относиться к своим знакомствам. То же самое я постараюсь объяснить и Зудову.

Нюра промолчала.

— Вот так! Прощайте.

…В тот же вечер я доложил о случившемся командиру части. Мы долго с ним говорили и нашли, как мне кажется, правильное решение.

9 марта.

Я не наказал Зудова в тот вечер. Не вызвал его к себе и на другой день. Со стороны могло показаться, что ничего не произошло. Но Зудов, как я понимаю, не мог отделаться от щемящего чувства неизвестности.

Раньше все было просто. Он нарушал дисциплину. Его распекали по всем правилам. Объявляли внеочередные наряды или арестовывали. Словом, все шло обычным порядком. Теперь же все резко переменилось. Во-первых, Зудов не мог не понимать, что допустил грубейший воинский проступок, но, неизвестно почему, никто не кричит на него, никто не наказывает. Во-вторых, в отделении разведчиков, в котором числился Зудов, во всей батарее не нашлось ни одного человека, кто хотя бы взглядом выразил Юрию симпатию или сочувствие.

Шила в мешке не утаишь. Все воины отлично знали, что Зудов ходил в самовольную отлучку. Неведомо откуда знали они и о бесславном завершении этого похождения. Я сам краем уха слышал, как солдат Сизов — наш батарейный весельчак — живо описал эту историю в таких подробностях, каких и не было на самом деле. Дружный хохот прерывал каждую фразу Сизова. Трамвайная кондукторша в его переложении выглядела чуть ли не-гоголевской Солохой, а сам Юрий смахивал на того дьячка, который искал спасения за ее юбкой.

Надо полагать, не только я, но и Зудов слышал все это.

Он уже не мог отделаться от мысли, что где-то за его спиной сгущаются тучи — решается (и, видимо, совсем необычно) вопрос о наказании. А рядом потешались солдаты, повторяя на все лады его имя. Положение, прямо скажем, было не из приятных. За сутки Юрия так перевернуло, что трудно было узнать в нем прежнего самоуверенного Зудова. Он побледнел, щеки ввалились.

Сержант Подгорный доложил мне, что Зудов почти всю ночь не спал. Несколько раз поднимался, уходил в уборную и там курил…

На следующий день я был в городе, покупал подарки своим женщинам к 8 марта. Аннушке — отрез на платье, малышке — большую куклу с закрывающимися глазами.

В магазине случайно столкнулся с Нюрой. Она шла об руку с каким-то пестро одетым парнем и громко смеялась, но, заметив меня, вздрогнула, сделала вид, что не узнала, и поспешила затеряться в толпе…

Вечером в клубе состоялся концерт. Личный состав моей батареи был в зале. Ребята аплодировали горячо и задорно нашим артистам из коллектива художественной самодеятельности. Настроение у всех было праздничное.

Подошел капитан Никифоров. До него, без сомнения, тоже дошел слух о проступке Зудова. Я это сразу почувствовал.

— Как жизнь, капитан? — осведомился он, улыбаясь.

— Так себе, помаленьку… — ответил я спокойно.

— Что-то не вижу среди твоих орлов моего бывшего подопечного. Не заболел ли? — с деланной заботливостью спросил он.

Я принял его тон и сказал сочувственно:

— Ты угадал, Зудов болен.

— Жаль, жаль! Как же это ты не досмотрел за парнем? А? Наверное, грипп?

— Что-то вроде.

— А сколько суток, если не секрет, дал ему на выздоровление?

Намек, как говорится, был достаточно лобовым.

— Видишь ли, — ответил я, пристально глядя на Никифорова. — Как прежний лечащий врач ты, мне кажется, плохо знал историю болезни своего пациента, прописывая ему одно и то же лекарство. А как известно, это вырабатывает в организме невосприимчивость к лечению. Поэтому я несколько изменил рецепт…

В моем ответе, возможно, было много чепухи, с чисто медицинской точки зрения, но с педагогической — вряд ли. Никифоров, во всяком случае, понял, что я хотел сказать, и, проглотив пилюлю, снова улыбнулся, как ни в чем не бывало.

— Никогда не подозревал в тебе таких глубоких знаний. Желаю успеха, — Никифоров подчеркнуто вежливо поклонился и отошел.

А Зудова действительно не было в зале. Перед самым уходом в клуб Сизов при всех ребятах осведомился у Юрия, послал ли он поздравительную телеграмму своей очаровательной кондукторше. Зудова буквально затрясло. Он еле сдержался. Прошел, съежившись, мимо солдат и уединился в комнате политпросветработы.

Я не сделал Сизову замечания. Но, отозвав в сторону сержанта Подгорного, приказал не спускать глаз с Зудова. Затем зашел в комнату политпросветработы.

Зудов стоял