– Енто ты отхуда так много узнала о моих боевых вылазках? – прищурилась близняшка.

«Почему она так странно говорит?»

– Должна признаться, ты не очень-то старательно заметала следы, Ноно. Резня на птичьем дворе? Группа мертвых портных и белошвеек с канареечного цвета нитками в руках; юноша, чьими последними словами стало твое указание «залатай ее». Вот до чего невинны были твои жертвы, повелительница клинков. – Пурити поняла, что начинает закипать. – А еще ты вполне добровольно выдала информацию о том, что была любовницей Мнера Братиславы перед тем, как тот Умер. Перед тем, как ты Убила его. Правда, Ноно, ты просто не способна хранить тайны, и я не единственная, кто может связать концы с концами.

– Ох! – Ноно повесила нос. – Теперь я, кажись, сбилась с курса.

– Я… я не очень понимаю, что ты хочешь сказать, но могу помочь тебе.

– Папочка, до того как уйти, увлекался книжками про море. – Ноно бросила на Пурити печальный теплый взгляд, однако это выражение тут же вновь обратилось в злобную усмешку. – К счастью для меня, морские романы под завязку набиты сведениями, касающимися войны.

Лейбович наклонилась и схватила Кайена за шиворот. Тот поднял голову, корчась от боли.

– Как пленник он бесполезен во всем, кроме как в том, чтобы показать бросившим тебе вызов трюмным крысам, что ты не боишься пустить кровь.

Узкий, толщиной будто бы всего в один атом, клинок коснулся шеи каменщика практически без нажима; казалось, одного только присутствия этого оружия хватило, чтобы кожа разошлась, словно раздвигающиеся гардины. Взрезав темную шею Кайена, точно пудинг, лезвие обнажило сонную артерию – красную, пульсирующую.

Купер, Сесстри и Никсон повалились кучей, огрызаясь друг на друга. Наконец им удалось расцепиться и сесть, озадаченно моргая при виде открывшегося зрелища. В неровном свете факелов мерцало наполненное черной жидкостью озеро и… Они оказались в пещере? Каменный свод изгибался высоко над их головами. Трудно сказать как, но Купер почему-то понял, что они находятся где-то глубоко под землей. Пещера была просторной и круглой, а вся троица приземлилась на уступе, нависшем над черным озером. Свод будто бы пронзал огромный сталактит, больше похожий на заржавленный клинок, нежели на минеральные отложения. Та же маслянистая субстанция, что наполняла озеро, капала с «лезвия», посылая через равные промежутки рябь по спокойной в остальном поверхности.

– Какого хрена? – поинтересовался Купер.

Всасывающий звук вдруг раздался со стороны стены за их спинами, где груда чего-то вроде янтарной смолы стала плавиться, открывая скрытый за ней темный проход. «Похоже, дверь», – догадался Купер, когда в проеме возникла Алуэтт.

– Кровь мировых зверей расступается перед нашими стопами, Омфал. Знай же, что ты находишься в гроте Белых Слез, – провозгласила она, стоя босиком и облаченная в слишком уж обтягивающее лиловое вечернее платье, практически не скрывавшее ее сосков. Затем она криво усмехнулась. – Развеянная также просила передать вам следующее: «Приветик, душки!» – Алуэтт пошевелила пальцами.

Пока Сесстри и Купер помогали друг другу подняться, Никсон уже встал рядом с Алуэтт.

– А где дом? Я планировал еще немного вздремнуть, – подергал он свою нанимательницу за подол.

Та погладила его по голове и ласково посмотрела на Купера.

– Эх, ну ты и создание! – Алуэтт разглядывала его раны. – Я хотела сказать – бедное создание! Что они с тобой сделали? В смысле что – это и так видно, но почему они приложили столько усердия?

– Где Эшер? – спросила Сесстри.

– У твоего любимого свои дела, не беспокойся о нем. А мы пока должны позаботиться о вас.

Где-то в глубине горла Сесстри зародилось глухое рычание.

– Не смей указывать мне, о чем беспокоиться, существо, но если тебе так уж приспичило понянчиться с кем-нибудь, возись с Купером – я прекрасно себя чувствую.

Алуэтт покачала головой и причесала спутанные красные волосы пятерней.

– Эх, Розовенькая, если бы только ты говорила правду!

Сесстри вскипела:

– Смешное подобие богини пытается казаться не менее смешной женщиной!

– Знаешь, ты мне кое о чем напомнила. – Алуэтт подняла взгляд и принялась выискивать что-то наверху. – Мой приятель Рабле, тот, что перестал верить в Христа и принялся делать вид, будто верит в демократию, как-то раз сказал: «Fay çe que voudras»[34]. А Святой Августин, который никогда не был со мной дружен, добавил: «Люби и делай что хочешь». Впрочем, Рабле всегда был лжецом, а что до Августина, так это берберское отродье никто не видел с тех самых пор, как его еще в первый раз убили вандалы[35]. «Повод, воля и желание» – мой сладкий джорджийский персик! Звучит безумно? И то верно. – Красивые губки Алуэтт скривились.

– Да, – сказал Купер, – звучит безумно. И что это должно значить?

– И какое отношение все это имеет к тебе, представительнице Первых людей? – спросила Сесстри.

– Не помню, – пожала плечами Алуэтт. – Но ведь это заставило вас помолчать хотя бы минутку, не так ли? – Затем она указала на огромный металлический шип, нависающий над пещерой, и черное озеро под ним. – Видите ли, для Развеянных это самое сакральное из всех мест. Их грот Белых Слез. Я часто прихожу сюда, когда у меня тяжело на душе.

– Белых Слез? – Сесстри наморщила носик, глядя на черный водоем.

– Теперь ты видишь, в чем проблема.

Сесстри кивнула. Купер повернул голову к темной поверхности и тут же застонал. Его спина болела. Она очень и очень сильно болела.

– Ох, бедненький, пущенный на фарш Купер. У меня тут есть кое-что для тебя.