— Это удар по моей мужской гордости, — сказал я. — А какая же вторая причина?

— Та наша первая ночная встреча, когда мы пробрались к тебе в комнату, чтобы прощупать тебя на предмет перемирия, а ты отказался выдать нам Кутулу. Нас было шестеро, а ты все равно сказал, что тебе наплевать на нас, обозвал вероломными подонками и велел убираться.

— Очевидно, дело в том, что порой я употребляю слова, которые не подобает произносить генералу.

— А может быть, как раз наоборот, — возразила Симея, — именно такие слова и должен употреблять генерал. По крайней мере, хороший. Когда вещи называют своими именами, их просто невозможно истолковать превратно.

— Я чувствую, что краснею, — сказал я. — Так значит, ты решила, что я храбрый?

— О, вовсе нет, — ответила Симея. — Я… мы уже хорошо знали об этом. Я была очарована твоей несравненной глупостью. Лично я в твоем положении согласилась бы на что угодно, а потом, после нашего ухода, подняла бы тревогу — при условии, конечно, что это входило в твои планы. Знаешь, те, кто так поступает, обычно живут дольше.

— Твои причины все больше и больше шокируют меня, — сказал я. — Мне уже жаль, что я задал этот вопрос.

— Бедное дитя. — Симея наклонилась и погладила мою руку в перчатке, лежавшую на шее лошади. — Правда всегда жестока. Но ты же знаешь, что я люблю тебя.

— А я тебя.

Северные земли Каллио не столь плодородны, как остальная часть провинции, а кое-где попадаются такие же бесплодные степи, как в Тагиле и Амуре. Через неделю после начала похода мы были вынуждены удалиться от Латаны: многочисленные притоки и обширные болота не позволяли следовать вдоль берега. Это был трудный путь через солончаковые пустыни и крутые холмы. Судя по карте, единственным населенным пунктом на нашем пути была безымянная деревня у самого берега реки. Я намеревался остановиться там, чтобы собрать воедино растянувшуюся армию.

Тенедос должен был находиться не на столь уж большом расстоянии от нас на противоположной стороне реки. Я рассчитывал, что мне удастся послать в обход его армии в Никею гонцов и передать Бартоу и Скопасу, что Трерис может выступить на юг и присоединиться ко мне.

Я ехал впереди армии, с наслаждением дышал чистым, прохладным воздухом, болтал с Симеей и Ласлейгом.

— Так вот, — сказал я, — что вы будете делать, когда все это закончится, мы победим и будем увенчаны лаврами? Вернетесь домой, осыпанные золотом и удостоенные всех почестей, на которые расщедрится благодарное правительство, и приметесь восстанавливать свои поместья?

Барон с важным видом покачал головой:

— Очень сомневаюсь, что меня устроит прозябание в деревенской глуши.

— А почему бы и нет? Лично я, например, только об этом и мечтаю.

Ласлейг недоверчиво взглянул на меня.

— Ну а я, наверно, лишь изредка буду заглядывать в свои поместья, — ответил он. — Пожалуй, для удобства я куплю дом в Никее.

— Удобства?

— Я думаю, что, когда мы победим, для меня найдется место в правительстве, — торжественно сказал он.

— В каком же качестве? — удивленно спросил я. — Инспектор по делам заблудших девиц?

— Вы, как всегда, шутите, сэр. Я из тех, кто считает себя обязанным хранить чистоту до женитьбы, — со своей обычной серьезностью сказал он. — Я хотел бы помочь восстановлению монархии.

И я, и Симея взглянули на него широко раскрытыми глазами.

— А что здесь странного? — в свою очередь удивившись, спросил барон. — Разве этот Великий Совет хоть чем-нибудь отличается от Совета Десяти? Я его, конечно, не помню, но много слышал от отца. Кто еще имеет право управлять страной, кроме короля?

— Совет, — веско произнесла Симея, — это то, что вы из него делаете. Если в него войдут представители народа… всего народа, а не только знати, то и вся наша нация станет другой.

— Да, — ответил Ласлейг, и в его голосе отчетливо прозвучало презрение, — да, все мы станем другими и будем жить по-новому.

Симея смерила его холодным взглядом, придержала лошадь и, оказавшись рядом с Синаит, завела с ней подчеркнуто оживленный разговор.

— Маленький совет, барон, — сказал я. — Не очень-то разумно ссориться с волшебниками, даже если они находятся на твоей стороне… в данный момент.

Ласлейг начал было отвечать, но поспешил прикусить язык.

— Простите, сэр. Вы правы, сэр.

— Так продолжайте, что вы там хотели сказать на счет монархии, — предложил я, почувствовав легкий интерес к теме, тем более что за разговором бесчисленные мили, которые мерил копытами Быстрый, казались короче.

— Последний король умер более двухсот лет назад, а наследный принц последовал за ним спустя несколько месяцев. Давным-давно, еще когда я впервые попал в Никею, мне довелось видеть кое-какие документы; так вот, к настоящему времени не осталось наследников даже по косвенным линиям. Так кто же должен стать королем? Или королевой?

— Думаю, что нам придется провести всенародный опрос… Проклятье, это слово совершенно не подходит. — Ласлейг на минуту задумался. — Что-нибудь похожее на выборы, а уж кто будет определять, я не знаю. В общем, так или иначе, но будут найдены подходящие кандидаты, конечно благородного происхождения, а потом из них страна выберет себе короля. Между прочим, волшебница Симея попала в точку — почему бы народу не иметь права голоса, когда речь идет о том, кто будет им управлять, по крайней мере на первых порах. Королем могли бы стать и вы, сэр.

— Нет, это невозможно, — отрезал я. — Я предпочитаю выращивать манго и кокосовые пальмы.

В этот момент я услышал громкое фырканье и в первый момент подумал, что это фыркнула его лошадь, но тут же до меня дошло, что непочтительный звук издал сам барон.

— Это будет большая потеря, — продолжил он как ни в чем не бывало. — Особенно после всего того, что вы сделали для Нумантии.

— И ради Нумантии, — ответил я. На мгновение мое настроение испортилось, но я тут же взял себя в руки. — Предложите эту честь кому-нибудь другому.

— Я не представляю себе… — протянул Ласлейг, пряча глаза. — Я уверен, что это должен быть человек, в высшей степени проявивший свою доблесть в этой войне, человек достаточно высокого происхождения, которого примет и знать, и народ, и не имевший никаких связей с майсирскими марионетками… Вот каким должен быть кандидат.

У меня вдруг мелькнула странная мысль: а не имел ли Ласлейг, барон Пилферн, в виду самого себя?

Перед нами простиралась равнина, плавно переходящая в небольшую возвышенность и упиравшаяся в гряду холмов, где должна была находиться та самая прибрежная деревня.

На гребнях холмов темнела какая-то полоса, и я поначалу решил, что это кусты или, возможно, невысокие рощи, но тут заметил, что мои конные разведчики галопом несутся навстречу.