— Держись, Натка! Не прыгай на шею враз. Не спеши прощать. Ведь то, что легко далось, недолго помнится. Эту хитрость все бабы знают. Пусть на сердце кошки скребут, а ты не подавай вида. Ведь он вернулся! Значит, клюнул его в сраку жареный петух. Не спеши его успокоить. Пусть помучается. И не выходи во двор встречать его! Пусть сам войдет, — успела сказать свекровь.

Пока Вовка обметал снег с обуви, Наталья теряла терпение. Но едва вошел, окинула беглым взглядом, отвернулась равнодушно.

— Здравствуйте! Мои хорошие! С наступающим вас! Я вот тут гостинцев привез вам. И обновки! Давайте ко мне ближе! Как вы тут? Вспоминали? Иль забыли совсем? — поцеловал мать в щеку, взял на руки девчонок, потрепал по плечу Наталью. Та приметила скупую слезу, выскочившую на щеку свекрови. Поняла, как невыносимо тяжело далось ей это ожидание. Она думала, что мать уже простила сына. Ведь обе они, втай друг от друга, ждали его. Наталья с трудом сдерживала радость. Но вдруг услышала:

— Скажи-ка, сын, с какими глазами пришел ты сюда? Ведь дом — не пивнушка, откуда уходят, когда захотят, и вертаются, когда приспичит. У нас — семья! — глянула сердито, холодно. И взглядом отправила внучек в другую комнату.

— Послушай, мать! Я шёл к тебе, не надеясь увидеть свою семью. Но она меня дождалась. Значит, я нужен. И меня, пусть непутевого, все же любят. Спасибо им великое. Не надо отчитывать, как мальчишку. Я давно вырос. Смирись с таким, какой есть. Во всем остальном сам разберусь с семьей. Хватит тебе поучать нас. Если б не любил я вас — не вспомнил бы и не вернулся!

— Почему детям не помогал?

— Я им откладывал на сберкнижки. Обеим. Каждую свободную копейку. И хватит допрашивать! Ты не следователь! — начал злиться Володька.

— Бабуль! Отдай папку! — высунулась из-за двери Аленка. И не дождавшись бабкиного согласия, с визгом прыгнула на шею к отцу, обняла, прижалась. Младшая колени обхватила ручонками. И ей тепла хотелось — родного, отцовского.

— Папка! Ты больше не поедешь в командировку от нас, правда? А то мы так скучали, все окна заплакали. Почему долго не вертался? Бабушка с мамкой каждый день про тебя молились и свечки зажигали. Чтоб не заблудился. Ты и увидел, правда?

— Правда, дочка! — снял куртку, разулся. Занес в дом тяжеленные сумки и чемодан, с каким ушел из дома.

— Мам, Наташа, разберитесь с сумками! Там гостинцы и подарки всем! — подошел к жене. — Прости меня дурака! Ты самая лучшая на свете! — обнял Наташку, та глянула на свекровь, спрашивая взглядом, как быть? Но старуха не захотела заметить. Отвернулась. — Наташа, я все понимаю. Сразу не простишь и не забудешь. Я слишком виноват. Если сможешь, поверь, больше не повторю. Я был слишком наказан за свою глупость. Когда-нибудь расскажу сам. Но не теперь.

— Эх-х, Вовка! Мне за детей обидно, за мать. Ушел и забыл, словно их и не было.

— Я всегда вас помнил, Натка! Не терзай! И любил. Только обратный путь длиннее и труднее. Он как жизнь заново. А начать ее надо, взвесив силы — хватит ли их?

— Ты только себя спросил? А нас?

— Подожди, Наташа, пусть время пройдет. Оно всех вылечит.

…Не столько время, сколько дети помогли взрослым примириться. Володьку теперь было не узнать. Каждый день он возвращался с работы вовремя. И, поставив машину во дворе, шел в дом хозяином. Он уже не оглядывался на хорошеньких бабенок. Не реагировал, когда его окликали. Не соглашался на командировки. И даже пиво не брал в рот. Он сам отвел в школу Аленку, помогал сажать и убирать огород, отремонтировал дом. Перестал общаться с друзьями. А потому неподдельно удивился, когда к ним в окно постучался ранним утром незнакомый человек. И назвавшись посыльным, передал просьбу явиться для разговора к городскому начальству.

— Зачем я им понадобился? — спросил посыльного. Тот плечами пожал:

— Не знаю…

— Сегодня нужен? Или завтра?

— Я на машине за тобой. Отвезем и вернем.

Володька разбудил Наталью: Указал на машину.

— Поеду узнаю, что нужно? Ты не переживай. Я скоро вернусь! — вышел из дома, застегнув на ходу куртку.

Наташка с тревогой поглядывала в окно, на часы. Время шло, а Вовка не возвращался.

Приехал он после обеда, задумчивый, и сразу позвал жену:

— Наташ! Меня зовут на прежнее место! Ну да! Откуда из-за матери вылетел. Предлагают новую машину. Ну и зарплату не то, что нынешняя. Хоть из прорухи немного вырвемся. Ну, глянь, все пообносились. Да и в доме — жуть смотреть. Телевизор совсем накрылся. На новый — никак не удается скопить. Не успеваем латать дырки. И ты, и я из сил выбиваемся. А толку нет. Тут хоть и поездки, и командировки, но каждая оплачена.

— Снова баб заведет! Обрастет сучками, как кобель репьями! Не пускай его! Слабый он! Чуть в пузе потеплеет, штаны снова расстегнутся! — дала голос мать.

— Хватит меня срамить. Что было, то ушли Нынче если кто связывается с бабьем, то деньги за них гребут. Даром не обслуживают, — попытал перевести разговор на шутку.

— Выходит, ты теперь целыми сутками занят станешь? Днем на одной работе, ночью — в кобелях подрабатывать!

— Можно и наоборот! — смеялся Вовка.

— Я тебе всю макушку ощиплю, охальник Ишь, до чего додумался, срамник! — взялась ухват.

— Да ведь пошутил! Какие бабы! Кому они нужны? Да и до них ли мне? Просто там зарплата больше, потому с женой советуюсь. Но время работы не нормировано. Теперь поездок даже больше будет, чем раньше.

— Не отпускай его, Натка! Не соглашайся.

— А как обойдемся? Девчонкам сапожки к зиме купить надо. Старые малы стали. Опять же куртки истрепались. Да и мне сапоги нужны. На что купим? На наши зарплаты никак не выкроить. А и девчонок не отпустишь в школу в тапках. Устали мы с Вовкой. Копили на телевизор, а тут стиралка сгорела. Едва на ней мотор заменили, девчонкам учебники купить надо. Теперь вот краску — для окон и дверей. Сама видишь, все облупились. Для себя уже боюсь просить. Да и у Вовки последние брюки с задницы сползают. Ни одной приличной рубашки не осталось. Даже шарф порвался. На ботинки без слез смотреть нельзя. Уже с год, как носки отвалились — жрать просят. Он их каждый вечер то зашивает, то заклеивает.

— Еще жалеет этого барбоса! Зачем его наряжать? Мужик не должен выглядеть лучше пугала! Ни один с их того не стоит. Дай ему трусы без дырок, чтоб не сглазили, и нехай идет на работу. Ему едино, в машине сидеть. Меньше с ей выскакивать станет. Иль забыла все? Вырядила, ровно куклу. И что стряслось? Блядями, как барбос блохами, весь оброс! Не балуй гада облезлого. Хорош станет и в мешковине!

— Ой, мам! Ну не надо так! Нас дети слышат! Зачем при них отца позорите?

— Затем, что он прощелыга и кобель! Не верь ему! Не пущай! Не давай вольную! — закашлялась бабка.

И все же Володька уже на следующий день подъехал к дому на сверкающей «Волге». Подвез Наташку с работы, торопливо поел. Сунул в карман хлеб с салом и, вскочив в машину, умчался обратно.