И мне становится стыдно. С кем я воюю? С ребенком? Или с призраками, которых породил собственный разум?

— Не бойся, — я протягиваю руку, Йен прячет свои за спину. — Я тебя не обижу.

Присаживаюсь на кровать.

Я пересекла ту черту, которая нас разделяла и… нет, чудес не бывает. Он чужой.

— Я не на тебя злюсь. На других людей…

…на Кормака, который приходится ему дедом. И скоро отправится на площадь Возмездия.

…на Лоу, постаревшую до срока и, по слухам, безумную. Она разделит участь отца, но я не испытываю к ней сочувствия, но Йен останется без матери.

…я бы не пожелала такого своей дочери.

Для меня они — зло. Для него — близкие люди, пусть бы он пока не умеет рассказать об этом, но когда-нибудь спросит о них.

Что ответить?

И мне ли придется отвечать?

И что ответят моей дочери, если вдруг я не вернусь? Ллойд сочинит для нее подходящую сказку, такую, в которую заставит поверить. Для ее же блага.

— Но тех людей скоро не станет. А ты и я… нам придется еще много времени провести друг с другом. Поэтому, давай попробуем подружиться?

Йен судорожно вздохнул. Я держала ладонь открытой.

— У меня есть дочь. Ее зовут Настя. Анастасия. Она тебе сестрой приходится… — вряд ли он что-то понимает, но слушает внимательно, сосредоточенно. — Она рыжая, как ты. А еще в веснушках.

Волосы Йена светлее. И глаза цвета меда.

Но в остальном — почти близнец, даже щербина между передними зубами имеется в наличии. И эти ямочки на щеках. А еще рыжий пушок на тощей шее.

— Но по характеру Настя — полная твоя противоположность. Она и минуты на месте усидеть не способна. И говорит без умолку, правда, понять не всегда получается. Девочки вообще часто говорят много и непонятно. Привыкай.

Он подвинулся чуть ближе.

— Хочешь на нее посмотреть?

Моя пудреница при мне. Включаю последний трек, разворачиваю экраном к Йену. Он сперва отшатывается, но тут же подается вперед.

Не человек — звереныш.

— Вчера она училась ездить верхом. У нее есть своя лошадка, но, думаю, что когда мы выберемся, то и у тебя появится. Ллойд — хороший человек…

…ложь. Не человек. И вряд ли хороший — подходящее определение.

О нет, Йена он не обидит, вот только… почему бы этому ребенку было не остаться абстрактной величиной? Такой, которая существует где-то по факту. Абстрактными величинами легко оперировать.

Йен осторожно коснулся экрана. Я же, повинуясь порыву, развернула пудреницу и включила в режим записи. Дети не должны отвечать за ошибки взрослых, а Настя имеет право увидеть брата.

— Если хочешь, скажи что-нибудь.

Молчит.

За все два месяца он не произнес ни слова. Только какое мне до этого дело?

Мы просматриваем все треки, которые хранятся в памяти. А под конец Йен смелеет настолько, чтобы сесть рядом. И когда я закрываю пудреницу, не сбегает, но тянет руку, касается волос.

— Темные, да? У тебя не такие?

Кивает.

— Ну вот, так уж получилась… среди рыжих не без брюнетки. Пойдем кушать? Конечно, здесь не сказать, чтобы хорошее меню, но иногда выбирать не приходится.

Сегодня у нас почти праздник: пшенка с маслом и сахар есть. Йен довольно ловко управляется с ложкой, которую тщательно облизывает. И тарелку тоже.

Я не мешаю. Он впервые становится похож на ребенка.

— Поиграем? Правда, с игрушками сложно. Ты наверняка привык к другой жизни, но попробуем что-нибудь придумать?

С придумыванием сложно. Комната почти пуста, а выходить за пределы — неразумно. Прятки и жмурки отпадают по той же причине — мы должны сидеть тихо-тихо. Рисовать нечем и не на чем. Из добычи — старый башмак и треснувшая тарелка, которая прячется под кроватью. Тарелку протираю от пыли и разбиваю на крупные куски.

— Смотри, — куски высыпаю на стол. — Это мозаика. Их можно складывать… вот так.

Некогда тарелку украшал орнамент и глазированное покрытие сохранилось.

— Видишь? Этот кусочек подходит к… вот этому. А сюда подвинем… нет, не получается.

Йен внимательно следит за каждым моим движением. Наконец, решается и трогает осколок.

— Думаешь, подойдет?

Убирает руку.

— Хочешь попробовать сам?

Я отступаю от стола, и Йен переводит взгляд с осколков на меня, снова на осколки. Тянется. Перебирает. Вид предельно сосредоточенный… сходство с Кайя становится невероятным.

— На, — он протягивает мне осколок.

— Спасибо. Куда мы его поставим? Сюда? Действительно, подходит. Какой ты молодец. Продолжим?

Настене эта игра надоела бы быстро. Пожалуй, Настена вообще не сочла бы ее игрой, а вот Йен увлекся. Он складывал осколки тарелки так, словно не было в его жизни занятия более важного. Язык и то от усердия высуну. А когда он вдруг выронил кусок и обернулся к двери, я поняла: что-то случилось. Или вот-вот случится.

— Йен, иди ко мне, пожалуйста…

Стало страшно. Он явно слышал чужих, на своих Йен внимания не обращает. А чужие… каков шанс, что друзья?

Магнуса нет.

Урфина тоже.

Охрана где-то рядом: за домом наблюдают, но… лучше не привлекать внимания.

— Йен, солнышко, иди ко мне. Сейчас мы с тобой спрячемся…

Смахнуть почти собранную мозаику на пол, подхватить Йена на руки — он слишком легкий для полуторогодовалого ребенка, поднять доску, закрыть за собой дверь. Лечь. Потянуть за веревку до щелчка. Я ведь проделывала это, тренировалась. Я знаю, что тайник надежен и в нем хватит места для двоих. Здесь темно, пыльно и душно, но безопасно.

Прижать Йена к себе. Закрыть задвижку. Затаиться.

— Все хорошо, малыш. Все хорошо, — я обнимаю его, а Йен не пытается вывернуться. Он замирает, вцепившись руками в ворот платья, утыкается носом в шею, дышит часто, нервно. — Нас не найдут. Мы хорошо спрятались, и будем лежать тихо-тихо. Правда?

Некоторое время ничего не происходит. Я даже начинаю думать, что зря испугалась, мало ли, что Йену почудилось, но вот раздается протяжный скрип входной двери. И шаги… двое? Трое? Больше. Люди переговариваются в полголоса, и слов не разобрать.

Только бы Йен не заплакал…

…я не видела, чтобы он плакал.

— Они нас не найдут, — шепчу настолько тихо, что и сама не слышу собственного голоса. — Не найдут… закрой глаза.

Глажу. Волосы у него мягкие, как пух… у Настьки такие же. Только от них молоком пахнет, а Йен пропитался запахами Города. Так не должно быть.